Анатомия рассеянной души. Древо познания

Наибольшим успехом во время танцев пользовалась одна очень хорошенькая блондинка. Эта блондинка имела свою истории. Один богатый сеньор, вертевшийся постоянно около нее, увез ее в Дом Милосердия, и через несколько дней она бежала оттуда, спасаясь от похитителя, который, по-видимому, оказался сатиром. Вся семья этой девушки носила печать ненормальности: отец, почтенного вида старец, был судим за изнасилование малолетней, а ее брат, пустив две пули в свою жену, пытался сам покончить жизнь самоубийством.

К этой блондинке, которую звали Эстрелья, почти все соседки питали злобную ненависть. Говорили, будто она нарочно, чтобы позлить соседних девушек, вывешивала на балконе черные ажурные чулки, шелковые рубашки с кружевами и другие роскошные предметы туалета, которые могла приобрести только нечестным путем. Донья Леонарда не позволяла своим дочерям бывать у этой девушки. По ее словам, она не могла «санкционировать» такого рода знакомства.

Сестра Эстрельи, очень хорошенькая и бойкая двенадцати или тринадцатилетняя Эльвира, несомненно следовала по ее стопам.

— Эта соседская птичка еще большая бесстыдница, — сказала одна старуха позади Андреса, указывая на Эльвиру.

Эстрелья танцевала, как, наверное делала это богиня Венера, и при движениях бедра ее и высокая грудь выпирали прямо-таки оскорбительным образом. Проходя мимо нее, Касарес сказал:

— Да благословит вас Бог, воительница!

Андрес пробрался через залу и сел рядом с Лулу.

— Как вы поздно! — сказала она.

— Да, я должен был отбыть половину дежурства в госпитале.

— Что же вы не идете танцевать?

— Я не умею.

— Не может быть!

— Правда. А вы?

— А я не люблю. У меня кружится голова.

Касарес подошел к Лулу, приглашая ее танцевать.

— Позвольте, черная, — сказал он.

— Что вам угодно, белый? — дерзко отозвалась она.

— Не хотите ли сделать со мной несколько кружков?

— Нет, сеньор.

— Почему же.

— Потому что не привыкла ходить по кругу! — дерзко ответила она.

— Вы что-то не в духе, черная, — сказал Касарес.

— Зато, вы, должно быть, в духе, белый, — ответила она.

— Почему вы не захотели танцевать с ним? — спросил Андрес.

— Потому что он нахал и противный; воображает, будто все женщины влюблены в него. Пусть убирается!

Танцы продолжались с возрастающим оживлением, а Андрес сидел молча возле Лулу.

— Вы оказываете мне большую любезность, — сказала она немного погодя с улыбкой, придавшей ей хищное выражение.

— Почему? — спросил Андрес, внезапно покраснев.

— Разве Хулио не говорил вам, чтобы вы подружились со мной? Правда ведь?

— Нет. Он мне ничего не говорил.

— Нет, говорил, признайтесь, что говорил. Но вы слишком деликатны, чтобы признаться. Ему это кажется совершенно естественным. Сначала берут бедную девушку, барышню с претензиями, вроде нас, и развлекаются с ней, а потом ищут женщину с деньгами, на которой можно бы жениться.

— Не думаю, чтобы таково было его намерение.

— Не думаете! Зато я думаю! Неужели вы верите, что он не бросит Нини? Да тотчас же, как только кончит учебу. Я хорошо знаю Хулио. Это эгоист и мелкий мерзавец. Он обманывает мою мать, мою сестру… и вообще.

— Я не знаю, что сделает Хулио… но знаю, что я этого не сделал бы.

— Вы — нет, потому что вы другой… Впрочем о вас не стоит и говорить, потому что вы не влюбитесь в меня даже и для забавы.

— Почему же?

— Да потому же!

Она понимала, что не нравится мужчинам. Ей самой больше нравились девушки, и не потому чтобы у нее были извращенные инстинкты, а потому, что мужчины действительно не производили на нее впечатления. Несомненно, завеса, которой природа и стыдливость прикрывают все импульсы половой жизни, разорвалась для нее слишком рано; она узнала об отношениях между мужчиной и женщиной в таком возрасте, когда инстинкты ее молчали, и это вызвало в ней смех равнодушия и отвращения ко всем любовным чувствам.

Андрес подумал, что это отвращение объясняется органической слабостью, недостатком питания и воздуха.

Лулу призналась ему, что ей хочется умереть, просто так, без всяких романтических причин; она уверена, что ей никогда не удастся пожить хорошо.

Этот разговор сблизил их.

В половине первого танцы пришлось прекратить; таково было непременное условие, поставленное доньей Леонардой. Девушкам на другой день надо было работать, и, несмотря на все просьбы, донья Леонарда осталась непреклонной, и к часу дом уже опустел.

3. Мухи

Андрес вышел на улицу с группой мужчин. Было очень холодно.

— Куда пойдем? — спросил Хулио.

— Идемте к донье Виргинии, — предложил Касарес. — Вы ее знаете?

— Я знаю, — ответил Арасиль.

Они дошли до угла улицы Вероники и на балконе второго этажа при свете фонаря прочли вывеску:

Виргиния Гарсия

Акушерка при коллегии Сан-Карлоса.

(Sage femme[309]).

— Должно быть, еще не спят: в окнах свет, — сказал Касарес.

Хулио позвал консьержа, который отпер им дверь, и все поднялись во второй этаж. Старая служанка впустила их и провела в столовую, где акушерка сидела за столом с двумя мужчинами. Перед ними стояла бутылка вина и три стакана.