Анатомия страха

А через некоторое время наш брак перестал быть фиктивным. Так мы и жили. Без малого семнадцать лет. Удалось ли мне полюбить его? До сих пор не могу ответить на этот вопрос. Может быть, и да. Ни одна любовь не похожа на другую. Но и Димку я забыть не смогла. Жили мы с Колей неплохо. Хотя, были, конечно, и ссоры, и обиды. И тогда я вспоминала о Димке. Не только тогда, конечно, но в плохие минуты — особенно. Представляла, как все могло бы сложиться, повернись все иначе.

Время шло незаметно. Я закончила медицинский факультет университета, потом ординатуру, защитилась, много работала. С этой стороны все было в порядке. Сложнее было с Наташей. Она росла скрытной, замкнутой. Возможно, потому, что с раннего детства проводила намного больше времени с бабушкой, матерью Николая, чем со мной — ведь я приезжала только на выходные, да и то не каждый раз. А может, и потому, что мне не сразу удалось полюбить ее по-настоящему, и Наташа это чувствовала. Я смотрела на нее и невольно искала сходство — с Сергеем, с Генкой, с Олегом. Искала и невольно раздражалась, если вдруг находила. Внешне она ни чем не напоминала ни одного из них, разве что невысокая, но ведь и я не великан. А вот характер… Я замечала в ней то Сережкину нерешительность и податливость, то Генкину мнительность, то изворотливость Олега. Но Коля относился к Наташе, словно она его родная дочь. Она так и считала. Мы хотели еще детей, но я так и не смогла больше забеременеть.

Все это была одна сторона моей жизни, в общем-то светлая сторона. Но была и еще и темная, которая называлась жажда мести. Именно за нее я цеплялась, когда мне было трудно. Когда воспоминания не желали сидеть взаперти. Я знала, что зло должно быть наказано — и я это сделаю. В этом плане мы с Николаем мыслили одинаково, и мне не нужно было скрывать своих чувств. Мы часто говорили об этом, обсуждали различные варианты. Но все его идеи мне не подходили.

Николай был профессионалом высшей квалификации. Не будет преувеличением, если я скажу, что Джеймс Бонд в сравнении с ним просто мальчик. Таких, как Коля, немного, и они ценятся на вес золота. Трудно сказать, чего в своей области он не знал или не умел. Что он делал в Мурманске? Да то же, что и его коллеги в других крупных городах: ждал, когда Родина скажет «фас!». А между делом занимался всякими юридическими закавыками в управлении. Были командировки, были медали и ордена, оседавшие где-то в московских сейфах, были ранения и госпиталя. Многого я, разумеется, не знала.

Я училась у него. Всему, что только могло пригодиться в осуществлении моего замысла. Коля охотно делился со мной своими знаниями. Искусством наблюдения и ведения беседы, маскировки и вхождения в доверие. Искусством убивать. Я занималась стрельбой, каратэ и айкидо, вдвоем мы ходили в походы на выживание. А сколько всевозможной техники мне пришлось освоить!

Николай был готов помочь мне во всем, а главное — избежать ответственности. Но, как я уже сказала, его варианты мести меня не устраивали, потому что сводились к одному: более или менее жестокому убийству. Мне хотелось другого. Я всегда считала, что, прошу прощения за каламбур, самое страшное в мире — это страх. Сам по себе страх гораздо более действенен, чем боль. Боль — это реакция тела. Страх захватывает человека целиком — и тело, и душу, и разум. Страх превращает сильного в слабого, венец творения — в тупую скотину. Даже смерть не так страшна, как тот ужас, который она в нас вселяет.

Мой план потихоньку начал вырисовываться. Еще неясно, размыто. Я занялась психиатрией, защитила кандидатскую, а потом и докторскую по фобиям. Когда в городе пошли слухи, что я сотрудничаю с КГБ, это не было такой уж неправдой. Со мной действительно консультировались, а однажды даже пригласили на несколько месяцев в Москву — поучаствовать в разработке методик так называемого «жесткого зомбирования». Потихоньку я освоила гипноз и другие методы воздействия — какие-то способности у меня все же были.

Но было одно «но». Наташа. Я знала, что даже самые изощренные и продуманные преступления порой раскрываются из-за досадной случайности, предусмотреть которую невозможно. Что будет с нею, если меня посадят? И не на год, не на два. Стоит ли этот риск благополучия моего ребенка? Николай в этом случае автоматически оставался без работы и без пенсии. Но самый главный и жирный червь, который грыз всю тщательно спроектированную конструкцию, кивал на то, что один из них — отец Наташи. Не будь его — не было бы и ее. Это обстоятельство не давало мне принять окончательное решение. В конце концов я сдалась. Николай не слишком приветствовал мою ретираду, но спорить не стал.

В 94-ом он ушел на пенсию, едва набрав двадцать «календарей», а через год умер. Мне сказали, что от сердечного приступа. Так и в свидетельстве о смерти написано: острая сердечная недостаточность, но… Ладно, об этом не стоит.