Анатомия текста

Мы сидим в одном частном клубе, хорошо знакомом мне по предыдущим образам жизни. Очередная закрытая вечеринка, очередные тонущие в табачном смраде завсегдатаи. От квартирных посиделок отличается лишь степенью беспредела. Тут, все – таки, нужно блюсти лицо, ввиду элитарности заведения. А в остальном – все то же. Кстати, обещанные Лиличкиными друзьями– хозяевами клуба – угощения должны лихо ударить по мозгам. Ради предстоящих плодов разговора, соглашаюсь употребить что угодно.

– Мне не хочется использовать Люду и Мишу, как рабов. Пусть их фамилии будут указаны в тексте. – предотвращаю Лиличкин отказ, повышая голос. – Не на обложке! На титульном листе с названием. Небольшим шрифтом, что-то вроде «книга создана при содействии…». Ну, Лиль, ну тебе ведь это вообще ничего не стоит, а мне – очищение совести.

Несколько минут она молча крутит все это в голове.

– В принципе, мне все равно, – соглашается. – Если не на обложке и с такой формулировкой – согласна.

– Ес!Ес!Ес! – верещу по-детски и вполне искренне. Лиличка расплывается в улыбке. Ей нравится выступать в роли щедрой покровительницы. Эх, если б еще и два других пункта плана осуществились…

– О-о-о, смотри какие люди! – хищно сощурившись, шепчет Лиличка, указывая куда-то в сторону. Оборачиваюсь и обалдеваю. Там, возле барной стойки, возвышаясь «над скоплением тупиц» улыбающейся, умиротворенной глыбой, стоит Боренька. На нем, активно размахивая руками и что-то горячо доказывая, висит Владлен. Оба уже хорошо поддали и потому говорят довольно громко. Музыка на миг замолкает и нам вдруг становится слышен обрывок их диалога…

– Инвестиции в искусство – это наш конек! – намеренно картавя кричит Леночка. – Мы сделаем мир лучше! Кто же – если не мы!

Боренька кивает молча и с пониманием. Потом морщится, без тоста опрокидывая в себя очередную рюмку.

– У меня пять профессиональных музыкантов. Они увидели во мне талант. Поверили. Из таких групп поуходили – сказать страшно…

«Я все вру, я все вру…» – мощно и метко перекрывает их треп включенный барменом «Аукцион». Не могу не радоваться таким милым совпадениям. Лиличка меня полностью поддерживает:

– Действительно просто морочат друг другу головы. И главное – оба понимают, что разговор не серьезный. Просто тешут свои амбиции бессмысленным трепом. Ну и порода! Ничтожные лгуны…У одного нет средств, у другого – музыкантов. Зато у обоих понтов выше крыши. Я наводила справки, когда исследовала твое окружение, – ничуть не стесняясь, заявляет она.

И тогда я решаюсь:

– Лиль слушай, ну его все, а? Я устала. Я смертельно устала. Давай устроим отпуск.

– Что-что? – глаза Лилички заметно округляются.

– А что? Нет, ну смотри, от нас же все для продолжения уже готово. План последних глав я окончу через пару дней. Мише и Люде нужна будет максимум неделя, чтобы дописать, и вычитать куски друг друга… И все. Понимаешь? От нас больше ничего не требуется. В издательство Людмила сама все отвезет, она ведь отлично контачит с их ребятами. Там проведут все орфо и прочие вычитки. Если что серьезное – нам позвонят. Ну, правда, ну, какой смысл нам с тобой сидеть и высиживать эту корректуру. В издательстве и без нас прекрансо справятся. А мы рванем куда-нибудь в отпуск. Ну, хоть на десять дней, а? Приедем – а книга уже всем тиражом на складе… Давай в Болгарию? Я там не была никогда, но говорят –здорово… Ох, нагуляемся, ох, начудим… Только у Геннадия гонорары мои выбей, хорошо?

– Вот это новость… Мне как-то в голову не приходило, что ты хочешь в отпуск… – Лиличка недоверчиво смотрит на меня. – Устала?

– Страшно! Хочу беззаботности, хочу веселиться, хочу… Ой, чего я только не хочу, но никак не торчания в городе. Слушай, мы имеем право на отпуск в перерыве между окончанием текста и началом шумихи вокруг него! Имеем!

Ничего определенного Лиличка не говорит. Обещает подумать, все прикидывает и прикидывает в голове, где я собираюсь ее кинуть, и можно ли действительно согласиться на мое предложение. Поначалу прикидывает молча, потом начинает делиться соображениями. А еще позже – это уже будучи глубоко не в себе, от преподнесенных «угощений», – Лиличка впадает в форменную истерику. Выясняется, что церберша моя тоже не железная, что она тоже страшно измоталась, что она тоже хочет жить… Обе мы уже изрядно не в себе. Лиличка – совершенно, а я – приблизительно.