Анатомия текста

– Когда человека хотят сжить со свету, действуют другими способами. Как минимум, коньяк похуже выбирают. Такой хороший жалко как-то. – пытаюсь отшутиться. Выходит как-то корявенько. – Слушай, у нас неделя еще до твоего отъезда, так? Давай забудем обо всем и…

– Нет никакой недели. Нам завтра уезжать. Я нарочно не говорил тебе сроки, чтоб ты нечаянно не выдала их. Хотел предупредить за пару дней. Но ты же помнишь, что вчера было? Я уже было подумал, что одному придется ехать… Поэтому ничего тебе не говорил. Выходит, у тебя лишь один день в запасе. Зато выходной! – Артур нарочно говорит так, будто мое несогласие ехать – это что-то несерьезное, истерическое, быстро проходящее… – О визах и всем прочем для тебя уже договорено. Утром платишь, вечером спокойно улетаешь…

– Ты нарочно скрывал от меня сроки отъезда? – переспрашиваю ошарашено. – Разве так поступают в команде? Ты же сам говорил – мы на равных, мы открыты… – быстро беру себя в руки. – Впрочем, какая разница. Я ведь все равно не поеду.

– Одумайся! – он понимает, что мое решение – не каприз, и, что есть силы, принимается давить и наседать. – Считай, что едешь не со мной, а сама по себе. Работу предоставлю, жильем на первое время обеспечу, потом оставлю в покое и даже здороваться при встрече не буду, если так не хочешь контактировать. Не оставайся марионеткой, это опасно, понимаешь, ты?

– Слушай, это все не важно… Мне интересно другое, – в критических ситуациях люди всегда открываются в новом свете, я никак не могу переварить узнанное. – Зачем же ты меня обманывал со сроками? Зачем вообще ты меня обманывал? – не переношу такую скрытность и недоверие. Это подло! Кидаюсь демонстрировать полную открытость на собственном примере. – Артур, я боюсь тебя. Понимаешь? Я тебя абсолютно не чувствую… Кто ты? Что на самом деле у тебя в мыслях? Я была уверена в какой-то миг, что знаю тебя, потом сомневалась, потом опять. Ты сам делаешь так, что тебе не хочется доверять. Сроки, эпопея с Лиличкой. И вообще, ты с такой легкостью меняешь свое «едем со мной», на «едь самостоятельно», будто я ничего не значу для тебя…

– Дура! – он отворачивается к окну и надолго замолкает. Я не столько обижена, сколько удивлена подобным обращением. Это настолько дико, что как-то даже странно воспринимать его всерьез…

– Да, осталось только полить друг друга последним словами, побить посуду и разойтись…

– Знаешь, сколько действующих писателей сейчас на самом деле являются фикцией? – Артур оборачивается с новыми силами. – Пишет штат наемников, идеи генерятся коллективно и после тщательного изучения первых текстов автора, имя которого уже раскручено. А сам автор где? Никто не знает. То ли по загородным виллам ошивается, ничего уже не соображая от наркоты и жизни растения, то ли вообще не существует в природе.

– Откуда ты можешь знать? – спрашиваю, не скрывая жалости.

– А я на тексты смотрю. По ним видно, что первые две-три книги живым человеком написаны, а продолжения – механизмами и технологиями… Узнаю почерк коллег, так сказать.

– Все смотрят на тексты, но никому никакого криминала за ними не видится… Ну, исписался автор, с кем не бывает…

– Не бывает! Талантливый человек все равно чувствуется… Слушай, – Артура вдруг осеняет, и он снова оживает, наполненный новыми планами. Щеки снова обретают нормальный цвет и печать трагедии слетает с его лица. Ощущение, что он сменил батарейки. – Давай сделаем так! Я уеду сейчас в любом случае. Но ты-то, ты-то можешь и подождать. Все взвесишь, обдумаешь, обговоришь – да, да, расскажи им все прямо, тогда они или в два голоса примутся убеждать тебя ехать ко мне, или проявят себя эгоистами, и ты в них тут же разочаруешься – обговоришь все со своими Люда-Мишами… Я уверен в верном твоем решении. Мы перенесем твой отъезд, просто отсрочим, да?

Врать не можется. Равно как и продолжать какие-либо разговоры. Он завтра уезжает. Он врал мне про неделю. А я-то, дура, так много на оставшиеся три дня запланировала… Он завтра уезжает насовсем, и это самое разумное, что может произойти между нами. По большому счету, всю нашу мистическую близость я выдумала. Артур никогда не был открыт, поступал сообразно своим технологиям и просчитывал исходы. По сути, между нам не произошло ничего выходящего за рамки его комбинирования… Хочется наорать, потрясти за плечи, влупить пощечину. Хочется добраться до его души и выкрикнуть ей в самые уши, что нельзя так поступать с людьми, нельзя играть там, где в тебя полностью верят, нельзя считать там, где отдаются без корысти, нельзя врать, даже если думаешь, что это «ложь во спасение»… Но докричаться все равно не удастся. А еще, еще хочется оставить ему в памяти что-то большое-большое и важное. Мне нечего дать, кроме самой себя.

Ничего не говорю, щелкаю пультом музыкального центра. Подхожу, сажусь на колени, дарю себя прощальную…