Анатомия убийства. Гибель Джона Кеннеди. Тайны расследования

Большую часть лета Джон Макклой, как многие другие члены комиссии, участвовал в ее работе, так сказать, удаленно. Он следил за ходом расследования из своего роскошного офиса в One Chase Manhattan Plaza – шестидесятиэтажном небоскребе из белой стали в Нижнем Манхэттене, где располагались банк Chase Manhattan, президентом которого он был с 1953 по 1960 год, и привилегированная юридическая фирма, носящая его имя: Milbank, Tweed, Hadley & McCloy¹. В банке и в юридической фирме он был фигурой настолько известной, что в адресе не было необходимости указывать ни номер этажа, ни номер комнаты: все и так прекрасно знали, где его найти. В здании были сотни офисов и тысячи сотрудников, но на конверте достаточно было указать: «Джону Макклою, One Chase Manhattan Plaza, Нью-Йорк», чтобы письмо нашло своего адресата.

Прочитав несколько черновых глав заключения, присланных из Вашингтона, Макклой решил, что комиссия должна признать: Освальд мог пройти шпионскую подготовку в КГБ. Это не значило, что КГБ замышляло убийство Кеннеди, вовсе нет. Макклой уже говорил другим членам комиссии: он тоже считает, что Освальд был убийцей-одиночкой и трудно представить, чтобы СССР имел хоть какое-то отношение к покушению. Но все же не исключено, что русские в какой-то момент решили сделать из Освальда «спящего» агента, который по возвращении в США будет ждать, быть может, годами, сигнала из Москвы для проведения какой-нибудь операции². А то, что Освальд, похоже, знал некоторые шпионские трюки – например, для почтовых отправлений он использовал псевдонимы, – позволяло предположить, что он проходил подготовку в КГБ. Отчет комиссии будет еще убедительнее, говорил Макклой, если в нем будет сказано, что в прошлом Освальда все еще остается много тайн.

21 июля Макклой надиктовал письмо Ли Рэнкину и попросил своего секретаря поставить на нем пометку «лично». Он похвалил последний черновой вариант главы, в котором комиссия рассматривала – и в конце концов отвергла – возможность иностранного заговора. «Я думаю, этот вариант гораздо лучше предыдущего», – отмечал Макклой в письме Рэнкину. Но высказал одно предположение. «Мне кажется, – писал он, – где-нибудь следует добавить что-нибудь в таком роде:

“Комиссия отметила, что Освальд действительно пытался использовать конспиративные приемы, что наводит на подозрение, что он получил базовую подготовку для конспиративной работы. <…> Разумеется, остается возможность, что советское руководство могло рассматривать его как потенциального “спящего” агента в США, к которому можно обратиться в будущем, но по здравом размышлении мы пришли к выводу, что даже в таком качестве эти люди вряд ли могли всерьез на него рассчитывать”».

Другими словами, в КГБ, может, и подумывали о том, чтобы использовать Освальда в качестве шпиона, но в конце концов русские слишком умны, чтобы иметь дело с «такой шантрапой», как часто называл Освальда Макклой.

Это письмо в результате бесследно исчезло, после того как его получили в Вашингтоне. Возможно, предположения Макклоя и обсуждались в комиссии, но ни в официальных документах, ни в заключительном докладе об этом нет ни слова. Письмо Макклоя, которого некоторые штатные юристы комиссии, по их словам, не видели, было подшито к личным бумагам Рэнкина в Национальном архиве, и, по-видимому, о нем надолго забыли.

Спустя годы юристы уже не удивлялись тому, что председатель Верховного суда так не хотел, чтобы комиссия даже допускала возможность связей Освальда с КГБ, как того хотел Макклой. В то лето Уоррен, похоже, намеревался в отчетном докладе положить конец досужим слухам о том, что Освальд был не просто разочаровавшимся, озлобившимся молодым человеком, который не был связан ни с какими людьми и организациями, и хотел, чтобы его не воспринимали как человека, которого Кремль мог рассматривать как потенциального шпиона.