Анатомия зла

Мир изначально жесток, и не он его придумал. В нем побеждает и царствует сильнейший. Так было всегда. Так будет. Ураганы, землетрясения, торнадо сметают с лица земли все живое, рушат человеческие постройки, не спрашивая на то разрешения. Такова психология и право стихии. Сильный хищный зверь пожирает слабого. Разве думает лев, преследуя оленя, что у его жертвы есть подруга, возможно детеныши, есть законное право на жизнь. Какое ему дело до всей этой дребедени, когда его желудок пуст. Он живет и действует по правилам сотворившей его природы.

Сильные государства завоевывают слабые. Люди истребляют себе подобных сотнями тысяч... миллионами, топчут чужую религию, культуру. Такова коллективная психология человечества. Сильная личность подминает под себя слабую, травоядную, диктует ей свою волю, заставляет служить себе, уничтожая морально, а если нужно, то и физически. И в этом заключена индивидуальная психология двуногого зверя по кличке homo sapiens – апогея божественного промысла. Сила... сила... сила – везде и во всем. И жестокость. Если целые цивилизации не слишком пеклись о гуманности и добродетели, так стоит ли ему задумываться над этим. Разве у него мало других забот.

Он – человек Будущего. От таких, как он, зависит завтрашний день всего человечества. Бери выше – всей планеты! Он рожден для великих свершений. И никто не вправе вставать у него на пути. Этот мир придуман для него и ему подобных – сильных, умных, энергичных. Более того, мир заинтересован в таких, как он. Поскольку в них и только в них залог его прогресса и выживания.

Он сам себе бог, сам себе идол и сам судья. Все, что не работает на эту идею, он отметает или безжалостно топчет. А все, что работает, столь же безжалостно использует. Клара до сих пор не растоптана и не отметена лишь потому, что нужна ему. О, она даже не подозревает, до какой степени нужна ему! Однако удерживать ее в определенных рамках, на определенной дистанции – дело нелегкое и хлопотное, даже для него.

- Запомни раз и навсегда... – Не оборачиваясь, Гроссе знал, что Клара стоит рядом, за его спиной. – Я отдаю тебе себя настолько, насколько могу отдать. И не требуй большего. Ты знаешь, другой женщины у меня не было и нет. Свою интимную жизнь я делю с тобой. Более того, я делю с тобой и свою деловую жизнь. А это, согласись, уже extra bonus! Все остальное принадлежит науке и лично мне.

Обогнув ее, он вернулся в комнату, допил свой виски. Кутаясь в плед, Клара продолжала стоять на пороге балкона, в обрамлении темно-бордовых складок гардин, как богородица без младенца.

Он протянул ей ее бокал:

- На, выпей. Расслабляет нервы.

Она повиновалась.

- А теперь иди сюда. Оденься и сядь напротив. Нам предстоит серьезный разговор.

Клара похолодела. Что это значит? Его торжественный тон, его сосредоточенно застывшее лицо... Неужели он собирается сказать ей, что ее присутствие становится для него слишком обременительным, что настало время ей уйти навсегда из его жизни? О, только не это! Она скорее покончит с собой, чем согласится на жизнь без него!

Скрывшись на несколько минут в ванной, Клара поспешно натянула на себя юбку и блузку, наспех зачесала назад короткие жесткие волосы и, сунув ноги в туфли, вернулась в гостиную, изо всех сил стараясь не выдать своего волнения. Но ребра и все, что поверх них, были такими тонкими, что Гроссе вполне мог услышать, как трепыхается в груди ее сердце.

Он пододвинул вплотную к торшеру второе кресло, куда и усадил ее лицом к свету. Упершись руками в подлокотники, некоторое время жестко и пристально всматривался в глаза Клары. Его зрачки представились ей этакими хирургическими зондами, которые ввинчивались в самые недра ее естества.

- Я принял решение поделиться с тобой своей тайной, – наконец торжественно произнес он. – С тобой единственной!

Клара сидела, не шелохнувшись, боясь спугнуть его внезапный, как ей казалось, порыв. Откуда ей было знать, что к этому разговору, который он спланировал, как серию последовательных "откровений", Гроссе готовился многие годы. Что сам он волновался куда больше, чем она.

Не усидев на месте, он вскочил и начал мерить комнату широкими бессмысленными шагами, туда – обратно, как зверь в клетке. Клара не выдержала.

- Да сядь же наконец! Ты пугаешь меня, Эрих.

- Что? – не понял он. – Да-да, конечно. – Он продолжал ходить. Потом вдруг остановился так резко, будто налетел на стену. – Темно, черт побери! Мне надо видеть тебя всю! Насквозь. Как себя.

Гроссе включил верхний свет. Клара невольно зажмурилась.

- Открой глаза! – утробно прорычал он. – Не смей прятать от меня глаза!

- Господи, Эрих, что с тобой?

- Молчи! Не мешай!

- Молчу, молчу. Только, пожалуйста, сядь, – взмолилась она. – Я не могу так.

Овладев наконец собой, он бросил свое тело в кресло.

- Как ты думаешь, Клара, ты хорошо меня знаешь? Я имею ввиду, все ли ты обо мне знаешь?

- Ну-у, все, наверное, знать ни о ком невозможно. По-моему, достаточно хорошо...

- А если я скажу тебе, что ты ничего обо мне не знаешь?

Она посмотрела на него с сомнением:

- Как это?