Читаем Андалузские легенды полностью

Когда их забирают в плен после какой-либо битвы, то сажают там и они умирают, обреченные на смерть голодом.

Аикса присоветовала питомице никогда более не ходить близко к стене каземата, так как христиане порождение злого духа. Если кто-либо из них увидит ее, поглядит на нее, то может сглазить и сделать на всю жизнь несчастною.

Глава III

Несколько дней, даже и ночей продумала Саида о нежданном открытии. Наконец, однажды в ясный полдень она точно также отдалилась незаметно от своих подруг и пошла к роковой стене с решетчатыми окнами. Здесь долго боролась она сама с собой, но наконец решилась, подошла к самой стене и заглянула чрез решетку одного из окон.

При ярком солнечном дне, несмотря на тьму в самом здании, Саида разглядела на земляном полу подвала фигуру молодого человека в странном наряде, не похожем на одежду правоверных.

Саида ожидала увидеть нечто страшное и быть перепуганною, а вместо этого она увидела несказанно красивое бледное лицо, черные, как смоль, кудри, черные, красивые, но как бы потухающие глаза.

Саида наклонилась к самой решетке. Лежащий узник увидал ее и кротким, слабым взором посмотрел на нее. Он тихо, через силу, произнес какия-то слова, но Саида не поняла их. Она стояла, как потерянная. Она понимала лишь одно, что вид этого страдальца узника не внушает ей ни малейшаго страха, а чрезмерную жалость. Даже более того… Он ей мил!

Узник произнес два слова, тихо простонал и закрыл глаза.

— Что с тобой? Что тебе нужно? произнесла Санда.

— Хлеба… ответил узник на ея языке. — Хлеба… Я умираю…

Саида, не помня себя, бросилась бежать в Альказар, и уже достигнув главной мраморной лестницы, спускавшейся из ея горниц в сад, она сообразила, что ей предстоит самое мудреное дело, какое когда-либо было в ея жизни.

Ей — дочери калифа — достать кусок хлеба в великолепном Альказаре повелителя правоверных, было невозможно. У кого и зачем спросит она хлеба в неурочный час? И какие толки, какое недоумение может возбудить подобнаго рода желание с ея стороны.

Разумеется, обдумав все, Саида, обратилась за помощью к той же Аиксе.

Старуха перепугалась страшно и объяснила, что питомица сама не знает, что говорит и что хочет сделать. Пленные христиане должны без исключения умирать голодом. Великий грех пред Аллахом спасти хотя одного из них. Если калиф узнает о таком деянии, то, несмотря на всю любовь свою к дочери, он не помилует и ея. Что касается самой Аиксы, то, конечно, калиф велит казнить ее.

Но все уверения и клятвы старухи не привели ни к чему. Саида умоляла об одном: достать скорей хлеба и снести узнику.

Чрез несколько времени обе мавританки уже пробрались тайком в чащу сада, двигаясь к каземату.

Приблизясь к знакомому уже решетчатому окну, Саида окликнула узника. Он повернул к ней бледное лицо, открыл глаза, но не двинулся с земляного пола. Саида просунула руку в окно и бросила кусок хлеба на землю.

С этого дня ежедневно в сумерки, иногда вечером, Саида отлравлялась тайком в нижнюю часть сада и несла всегда в своем раззолоченном фартуке всякаго рода пищу и кувшинчик воды. Все к тому же окну ходила она.

Узник подходил к решетке, просовывал руки. Он был уже не тот теперь. Он ожил. Лицо его не было уже так бледно и было еще красивее. Взор был иной — не потухающий, а яркий.

Наконец, однажды старший из придворных калифа доложил повелителю, что взятые в последней битве Кастильцы, рыцари и простые воины, все уже покончили свое существование и что каземат вновь очищен, в надежде, что новая битва принесет новых христианских собак. Но при этом придворный объявил, что один рыцарь, самый главный изо всех взятых, родственник Кастильскаго короля, жив и даже здоров.

Абен-Серрах изумился, какое колдовство могло спасти от голодной смерти гяура-рыцаря.

Придворный заявил, что колдовства никакого нет, а есть тайна. Тайна роковая и страшная, которую он не смеет поведать. На строгое приказание калифа, он пал ниц пред ним, отдавая свою голову правосудному повелителю, если окажется, что он лжет. Затем он поведал калифу невероятное событие.

Пленнаго рыцаря, обреченнаго на смерть, кормит ежедневно собственными руками сама дочь калифа, Саида. Каждыя сумерки, иногда вечером, иногда очень поздно, близ полуночи, она выходит из Альказара тайком, в темном одеянии, и проносит в фартуке пищу для узника. Затем они беседуют подолгу чрез окно и разстаются до следующаго дня.

Калиф вспыхнул гневом. Тотчас же приказал он взять докладчика и за клевету посадить в тот же каземат, обрекая его на ту же голодную смерть.

Повелитель правоверных не мог поверить, чтоб его любимица Саида могла взять на себя такой страшный грех пред Аллахом, такое преступление против законов.

Однако Абен-Серрах провел тревожную ночь, и почти не ложился спать. На следующий день он не допустил к себе никого, не занимался делами, а бродил по внутреннему дворику Альказара, где били серебристые фонтаны из мраморных львиных голов.

Глава IV

Перейти на страницу:

Все книги серии Андалузские легенды (1896)

Три пряхи
Три пряхи

Салиас-де-Турнемир (граф Евгений Андреевич, родился в 1842 году) — романист, сын известной писательницы, писавшей под псевдонимом Евгения Тур. В 1862 году уехал за границу, где написал ряд рассказов и повестей; посетив Испанию, описал свое путешествие по ней. Вернувшись в Россию, он выступал в качестве защитника по уголовным делам в тульском окружном суде, потом состоял при тамбовском губернаторе чиновником по особым поручениям, помощником секретаря статистического комитета и редактором «Тамбовских Губернских Ведомостей». Принятый в 1876 году в русское подданство (по отцу он был французским подданным), он служил в Министерстве внутренних дел, потом был управляющим конторой московских театров и заведующим московским отделением архива министерства Императорского двора. Его первая повесть: «Ксаня чудная» подписана псевдонимом Вадим (2 изд. 1888). После ряда других рассказов и повестей («Тьма», «Еврейка», «Манжажа») и «Писем из Испании» он остановился на историческом романе. Первый его исторический роман, «Пугачевцы» («Русский Вестник», 1874), для которого он собирал материалы в архивах и предпринимал поездки на места действий Пугачева, имел большой успех и остается лучшим его произведением. Критика, указывая на яркость и колоритность языка, на удачную обрисовку некоторых второстепенных личностей и характерных сторон Екатерининской эпохи, ставила в упрек автору чрезмерное подражание «Войне и миру» гр. Л.Н. Толстого. За этим романом последовали: «Найденыш», «Братья Орловы», «Волга» (все почти в «Русском Вестнике»), «Мор на Москве», «Принцесса Володимирская», «Граф Тятин-Балтийский», повесть (в «Огоньке» за 1879 — 81 годы), «Петербургское действо» (Санкт-Петербург, 1884), «Миллион», «Кудесник» и «Яун-Кундзе» («Нива», 1885-87), «Поэт-наместник» (Санкт-Петербург, 1885), «Свадебный бунт», «Донские гишпанцы», «Аракчеевский сынок», «Аракчеевский подкидыш», «Via facti», «Пандурочка», «Владимирские Монамахи» («Исторический Вестник») и другие. В 1881–1882 гг. он издавал «Полярную Звезду», ежемесячный журнал, в котором поместил начало романа «Вольнодумцы», составляющего продолжение «Пугачевцев». С 1890 года выходит полное собрание его сочинений, предпринятое А. Карцевым (вышли уже 23 тома). В большинстве своих романов, увлекаясь психологией масс и не обладая в то же время большой силой психологического анализа, С. де-Турнемир часто грешил против исторической правды. См. «Исторический Вестник», 1888, № 8, «25-летие литературной деятельности С.» и 1890 год № 8 (ст. Арс. Введенского).

Евгений Андреевич Салиас

Историческая проза
Госпожа Смерть
Госпожа Смерть

Салиас-де-Турнемир (граф Евгений Андреевич, родился в 1842 году) — романист, сын известной писательницы, писавшей под псевдонимом Евгения Тур. В 1862 году уехал за границу, где написал ряд рассказов и повестей; посетив Испанию, описал свое путешествие по ней. Вернувшись в Россию, он выступал в качестве защитника по уголовным делам в тульском окружном суде, потом состоял при тамбовском губернаторе чиновником по особым поручениям, помощником секретаря статистического комитета и редактором «Тамбовских Губернских Ведомостей». Принятый в 1876 году в русское подданство (по отцу он был французским подданным), он служил в Министерстве внутренних дел, потом был управляющим конторой московских театров и заведующим московским отделением архива министерства Императорского двора. Его первая повесть: «Ксаня чудная» подписана псевдонимом Вадим (2 изд. 1888). После ряда других рассказов и повестей («Тьма», «Еврейка», «Манжажа») и «Писем из Испании» он остановился на историческом романе. Первый его исторический роман, «Пугачевцы» («Русский Вестник», 1874), для которого он собирал материалы в архивах и предпринимал поездки на места действий Пугачева, имел большой успех и остается лучшим его произведением. Критика, указывая на яркость и колоритность языка, на удачную обрисовку некоторых второстепенных личностей и характерных сторон Екатерининской эпохи, ставила в упрек автору чрезмерное подражание «Войне и миру» гр. Л.Н. Толстого. За этим романом последовали: «Найденыш», «Братья Орловы», «Волга» (все почти в «Русском Вестнике»), «Мор на Москве», «Принцесса Володимирская», «Граф Тятин-Балтийский», повесть (в «Огоньке» за 1879 — 81 годы), «Петербургское действо» (Санкт-Петербург, 1884), «Миллион», «Кудесник» и «Яун-Кундзе» («Нива», 1885-87), «Поэт-наместник» (Санкт-Петербург, 1885), «Свадебный бунт», «Донские гишпанцы», «Аракчеевский сынок», «Аракчеевский подкидыш», «Via facti», «Пандурочка», «Владимирские Монамахи» («Исторический Вестник») и другие. В 1881–1882 гг. он издавал «Полярную Звезду», ежемесячный журнал, в котором поместил начало романа «Вольнодумцы», составляющего продолжение «Пугачевцев». С 1890 года выходит полное собрание его сочинений, предпринятое А. Карцевым (вышли уже 23 тома). В большинстве своих романов, увлекаясь психологией масс и не обладая в то же время большой силой психологического анализа, С. де-Турнемир часто грешил против исторической правды. См. «Исторический Вестник», 1888, № 8, «25-летие литературной деятельности С.» и 1890 год № 8 (ст. Арс. Введенского).

Евгений Андреевич Салиас

Историческая проза

Похожие книги

Рецензии
Рецензии

Самое полное и прекрасно изданное собрание сочинений Михаила Ефграфовича Салтыкова — Щедрина, гениального художника и мыслителя, блестящего публициста и литературного критика, талантливого журналиста, одного из самых ярких деятелей русского освободительного движения.Его дар — явление редчайшее. трудно представить себе классическую русскую литературу без Салтыкова — Щедрина.Настоящее Собрание сочинений и писем Салтыкова — Щедрина, осуществляется с учетом новейших достижений щедриноведения.Собрание является наиболее полным из всех существующих и включает в себя все известные в настоящее время произведения писателя, как законченные, так и незавершенные.В пятый, девятый том вошли Рецензии 1863 — 1883 гг., из других редакций.

Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин

Критика / Проза / Русская классическая проза / Документальное
Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности
Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. В четвертом томе собраны тексты, в той или иной степени ориентированные на традиции и канон: тематический (как в цикле «Командировка» или поэмах), жанровый (как в романе «Дядя Володя» или книгах «Элегии» или «Сонеты на рубашках») и стилевой (в книгах «Розовый автокран» или «Слоеный пирог»). Вошедшие в этот том книги и циклы разных лет предполагают чтение, отталкивающееся от правил, особенно ярко переосмысление традиции видно в детских стихах и переводах. Обращение к классике (не важно, русской, европейской или восточной, как в «Стихах для перстня») и игра с ней позволяют подчеркнуть новизну поэтического слова, показать мир на сломе традиционной эстетики.

Генрих Вениаминович Сапгир , С. Ю. Артёмова

Поэзия / Русская классическая проза