Читаем Андалузские легенды полностью

В сумерки калиф, никем не замеченный, вышел из Альказара, прошел весь сад и спрятался в чаще кустов, неподалеку от каземата. Наступила ночь, и среди полумглы он увидел идущую по дорожке женскую фигуру в темном одеянии.

Сердце дрогнуло у калифа. Это была его дочь, его Саида, его единственное сокровище в мире. И он обречен видеть ее преступающею заповеди Аллаха, законы калифата.

Абен-Серрах поднялся, вышел из чащи и стал на дорожке, по которой робкою походкой двигалась Саида.

Через мгновение отец и дочь встретились. Калиф поднял руку и, казалось, этим молчаливым движением поразил девушку в самое сердце.

Саида остановилась, опустила голову и стояла как обреченная на смерть. Она понимала, что пред ней теперь стоит не отец, а стоит калиф.

— Куда ты идешь? произнес, наконец, Абен-Серрах.

И лишь через мгновение слабый голос, в котором он едва узнал голос дочери, отвечал:

— Гуляю…

— А что у тебя в фартуке?..

И снова лишь через мгновение, едва слышный замирающий голос Саиды ответил:

— Цветы.

— Покажи мне их, вымолвил калиф и дернул за фартук.

Края его выпали из омертвелых рук Саиды, и из фартука, при блеске луны, посыпались на дорожку чудныя и пышныя розы всех цветов.

Калиф вскрикнул, бросился, обнял дочь, и ни слова не говоря, повел ее в Альказар. Здесь, приведя к себе, он всячески ласкал ее и, наконец, стал умолять простить его за подозрение.

Саида оставалась смертельно бледна, трепещущая, едва живая.

— Что же с тобой? спрашивал калиф. — Неужели я так испугал тебя? Виновен во всем клеветник, обвинивший тебя в преступлении самом ужасном. Он сказал мне, что ты тайно, всякий день, носишь хлеб пленнику-христианину. А у тебя бывали цветы.

— Нет, родитель! воскликнула в ужасе Саида, ломая руки, и страшная, как сама смерть. — Нет, в фартуке моем был хлеб, а не цветы. Я всякий день носила туда пищу, чтобы спасти от смерти рыцаря. И в этот раз я тоже несла хлеб…

— Но как же оказались вместо хлеба цветы? изумился калиф.

— Этого я не знаю. Понять этого нельзя! А тот, кто поймет, должен умереть. Ах, как желаю я это понять.

— Стало быть, это чудо?!

— Да… И чудо не Аллаха, а чудо Бога христианскаго. А мне надо умереть…

— Не кощунствуй, дочь милая. Только Аллах правоверных мусульман может творить чудеса на земле.

— Стало быть Аллах заступился за меня и пленника-христианина, хотел спасти нас от гнева калифа.

— Нет, дочь… Аллах не может простить твой грех, твою помощь гяуру, собаке, христианину.

— Верю я в это, отец, и спрашиваю: Кто же обратил в единый миг пищу и хлеб в цветы?..

— Не знаю… Не понимаю…

— Я начинаю понимать и чувствую, что должна умереть.

И Саида лишилась чувств, долго лежала безгласная, безжизненная…

Три дня никто из правоверных не видал повелителя; калиф сидел один, удрученный, задумчивый, терзался в борьбе с самим собою. Дух сомнения овладел им и мучил его…

Наконец, на третьи сутки, уже в ночь, из Альказара вышел простой мавр, судя по его скромной одежде. Он прошел сад, обошел каземат и, отворив своим ключем тяжелый затвор главных ворот, скрылся под темными сводами тюрьмы.

Но чрез несколько мгновений два человека снова вышли из этих ворот: мавр и узник-рыцарь.

— Иди вот в этот домик, сказал мавр — там найдешь ты нашу одежду… За ночь выходи из города… Ступай на родину. Да сохранит тебя в пути твой Бог. И да простит мне Аллах и Магомет мой страшный грех пред заповедью Корана.

— Благодарю тебя, добрый человек! воскликнул кастильский рыцарь. — Но если узнается твое доброе дело, ты погибнешь. Калиф тебя казнит.

— Нет. Калиф сам себя теперь казнит. То, что теперь в душе его, хуже смерти! Узнай! Сам Абен-Серрах с тобою говорит…

Глава V

В столице Кастильских королей было шумно. Был канун празднества дня Св. Духа, готовились всякия процессии и крестные ходы, после которых должен был произойти рыцарский турнир.

Но особое оживление в столице было по поводу неожиданнаго радостнаго происшествия. Любимый племянник короля, рыцарь Алонзо, пропадавший безсдедно, возвратился в отечество жив и невредим из мавританскаго плена. Родственники давно считали его погибшим, или убитым, или замученным Маврами, давно оплакивали и молились о душе. его. Но более всех оплакивала рыцаря его невеста, прекрасная Изабелла.

Алонзо рыцарь, явившись на родину, не объяснил никому ни словом, каким образом спасся он из рук врагов. Только одному королю, дяде Гонзало, поведал он все, что с ним приключилось, как погибли другие пленные и как уцелел он, и наконец благодаря заступничеству дочери калифа был им самим выпущен на свободу.

На предложение короля Гонзало назначить день празднества его брака, рыцарь признался в тяжком грехе. Он полюбил всем сердцем и всем разумом мусульманку. Ту, которой был обязан жизнью. Сердце его осталось там, в калифате… Поэтому Алонзо считал еще более греховным делом наложить на себя узы таинства брака.

С первых же дней своего появления на родине рыцарь стал вести себя загадочно для всех. Он не согласился участвовать в турнире, стал удаляться вообще от родных и друзей и был занят одним делом.

Перейти на страницу:

Все книги серии Андалузские легенды (1896)

Три пряхи
Три пряхи

Салиас-де-Турнемир (граф Евгений Андреевич, родился в 1842 году) — романист, сын известной писательницы, писавшей под псевдонимом Евгения Тур. В 1862 году уехал за границу, где написал ряд рассказов и повестей; посетив Испанию, описал свое путешествие по ней. Вернувшись в Россию, он выступал в качестве защитника по уголовным делам в тульском окружном суде, потом состоял при тамбовском губернаторе чиновником по особым поручениям, помощником секретаря статистического комитета и редактором «Тамбовских Губернских Ведомостей». Принятый в 1876 году в русское подданство (по отцу он был французским подданным), он служил в Министерстве внутренних дел, потом был управляющим конторой московских театров и заведующим московским отделением архива министерства Императорского двора. Его первая повесть: «Ксаня чудная» подписана псевдонимом Вадим (2 изд. 1888). После ряда других рассказов и повестей («Тьма», «Еврейка», «Манжажа») и «Писем из Испании» он остановился на историческом романе. Первый его исторический роман, «Пугачевцы» («Русский Вестник», 1874), для которого он собирал материалы в архивах и предпринимал поездки на места действий Пугачева, имел большой успех и остается лучшим его произведением. Критика, указывая на яркость и колоритность языка, на удачную обрисовку некоторых второстепенных личностей и характерных сторон Екатерининской эпохи, ставила в упрек автору чрезмерное подражание «Войне и миру» гр. Л.Н. Толстого. За этим романом последовали: «Найденыш», «Братья Орловы», «Волга» (все почти в «Русском Вестнике»), «Мор на Москве», «Принцесса Володимирская», «Граф Тятин-Балтийский», повесть (в «Огоньке» за 1879 — 81 годы), «Петербургское действо» (Санкт-Петербург, 1884), «Миллион», «Кудесник» и «Яун-Кундзе» («Нива», 1885-87), «Поэт-наместник» (Санкт-Петербург, 1885), «Свадебный бунт», «Донские гишпанцы», «Аракчеевский сынок», «Аракчеевский подкидыш», «Via facti», «Пандурочка», «Владимирские Монамахи» («Исторический Вестник») и другие. В 1881–1882 гг. он издавал «Полярную Звезду», ежемесячный журнал, в котором поместил начало романа «Вольнодумцы», составляющего продолжение «Пугачевцев». С 1890 года выходит полное собрание его сочинений, предпринятое А. Карцевым (вышли уже 23 тома). В большинстве своих романов, увлекаясь психологией масс и не обладая в то же время большой силой психологического анализа, С. де-Турнемир часто грешил против исторической правды. См. «Исторический Вестник», 1888, № 8, «25-летие литературной деятельности С.» и 1890 год № 8 (ст. Арс. Введенского).

Евгений Андреевич Салиас

Историческая проза
Госпожа Смерть
Госпожа Смерть

Салиас-де-Турнемир (граф Евгений Андреевич, родился в 1842 году) — романист, сын известной писательницы, писавшей под псевдонимом Евгения Тур. В 1862 году уехал за границу, где написал ряд рассказов и повестей; посетив Испанию, описал свое путешествие по ней. Вернувшись в Россию, он выступал в качестве защитника по уголовным делам в тульском окружном суде, потом состоял при тамбовском губернаторе чиновником по особым поручениям, помощником секретаря статистического комитета и редактором «Тамбовских Губернских Ведомостей». Принятый в 1876 году в русское подданство (по отцу он был французским подданным), он служил в Министерстве внутренних дел, потом был управляющим конторой московских театров и заведующим московским отделением архива министерства Императорского двора. Его первая повесть: «Ксаня чудная» подписана псевдонимом Вадим (2 изд. 1888). После ряда других рассказов и повестей («Тьма», «Еврейка», «Манжажа») и «Писем из Испании» он остановился на историческом романе. Первый его исторический роман, «Пугачевцы» («Русский Вестник», 1874), для которого он собирал материалы в архивах и предпринимал поездки на места действий Пугачева, имел большой успех и остается лучшим его произведением. Критика, указывая на яркость и колоритность языка, на удачную обрисовку некоторых второстепенных личностей и характерных сторон Екатерининской эпохи, ставила в упрек автору чрезмерное подражание «Войне и миру» гр. Л.Н. Толстого. За этим романом последовали: «Найденыш», «Братья Орловы», «Волга» (все почти в «Русском Вестнике»), «Мор на Москве», «Принцесса Володимирская», «Граф Тятин-Балтийский», повесть (в «Огоньке» за 1879 — 81 годы), «Петербургское действо» (Санкт-Петербург, 1884), «Миллион», «Кудесник» и «Яун-Кундзе» («Нива», 1885-87), «Поэт-наместник» (Санкт-Петербург, 1885), «Свадебный бунт», «Донские гишпанцы», «Аракчеевский сынок», «Аракчеевский подкидыш», «Via facti», «Пандурочка», «Владимирские Монамахи» («Исторический Вестник») и другие. В 1881–1882 гг. он издавал «Полярную Звезду», ежемесячный журнал, в котором поместил начало романа «Вольнодумцы», составляющего продолжение «Пугачевцев». С 1890 года выходит полное собрание его сочинений, предпринятое А. Карцевым (вышли уже 23 тома). В большинстве своих романов, увлекаясь психологией масс и не обладая в то же время большой силой психологического анализа, С. де-Турнемир часто грешил против исторической правды. См. «Исторический Вестник», 1888, № 8, «25-летие литературной деятельности С.» и 1890 год № 8 (ст. Арс. Введенского).

Евгений Андреевич Салиас

Историческая проза

Похожие книги

Рецензии
Рецензии

Самое полное и прекрасно изданное собрание сочинений Михаила Ефграфовича Салтыкова — Щедрина, гениального художника и мыслителя, блестящего публициста и литературного критика, талантливого журналиста, одного из самых ярких деятелей русского освободительного движения.Его дар — явление редчайшее. трудно представить себе классическую русскую литературу без Салтыкова — Щедрина.Настоящее Собрание сочинений и писем Салтыкова — Щедрина, осуществляется с учетом новейших достижений щедриноведения.Собрание является наиболее полным из всех существующих и включает в себя все известные в настоящее время произведения писателя, как законченные, так и незавершенные.В пятый, девятый том вошли Рецензии 1863 — 1883 гг., из других редакций.

Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин

Критика / Проза / Русская классическая проза / Документальное
Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности
Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. В четвертом томе собраны тексты, в той или иной степени ориентированные на традиции и канон: тематический (как в цикле «Командировка» или поэмах), жанровый (как в романе «Дядя Володя» или книгах «Элегии» или «Сонеты на рубашках») и стилевой (в книгах «Розовый автокран» или «Слоеный пирог»). Вошедшие в этот том книги и циклы разных лет предполагают чтение, отталкивающееся от правил, особенно ярко переосмысление традиции видно в детских стихах и переводах. Обращение к классике (не важно, русской, европейской или восточной, как в «Стихах для перстня») и игра с ней позволяют подчеркнуть новизну поэтического слова, показать мир на сломе традиционной эстетики.

Генрих Вениаминович Сапгир , С. Ю. Артёмова

Поэзия / Русская классическая проза