Андэ. Огонь, свет, жизнь

– Похоже, жрецы привязали свою ловушку к храму. Они создали огромную сеть, накрыли ею весь Деон, затем стянули и прикрепили узловые нити к колоннам. Понимаешь, та энергия, которую преобразуют люди, больше не годится для дальнейшего использования, – Дэйн садится на кровати, не обращая внимания на то, что одеяло сползает на пол. – Смотри: я беру поток и создаю из него не материальную вещь, а, скажем, тот же силовой барьер. – В его руке появляется бледная сфера. – Теперь другая энергия на неё воздействовать не может. Помнишь защиту той комнаты, куда тебя засадили?

– Ещё бы!

– Не удивлялась, почему я обгорел?

– Сам же говорил – всё, что соприкасается с защитой, сгорает. – Задумываюсь. – То есть, если один человек превратил энергию в барьер с определёнными свойствами, то у второго не получится на данный барьер повлиять?

Хитрый прищур.

– И?

– Анда не может изменить то, что уже отдала. Грубо говоря, подарила энергию, и всё, потеряла над ней власть. Дэйн, вот обидно-то! Её поймали с её же помощью!

– Какая у меня догадливая андэ. – Солнечная улыбка. – Она не может, а человек – вполне. Прорвался же я к тебе. Больно было – не представляешь.

– Представляю, – обнимаю его и опять целую. – Я в самую первую ночь прочувствовала, что значит настоящая боль. Не: «ах, у меня голова болит», а так, что дышать невозможно. Как же ты жил, Дэйн?

– Тебя ждал, – он счастливо жмурится. – Лика…

В эту минуту раздаётся мелодия часов – будильник. Слова, которые вырываются у Дэйна, мне незнакомы, не иначе те самые ругательства, которых нет ни в одном словаре. Вскакиваю и бегу к себе одеваться.

– Я быстро!

На кухне приходится включить свет. Самое сложное – рассчитать порции на семнадцать человек, желательно чтобы с запасом. Плиты в Деоне – чудо, варочная панель позволяет регулировать диаметр поверхности нагрева от двух до пятидесяти иенов. Готовить одно удовольствие.

– Маста Лика? – слышу я удивлённое.

Стиг в изумлении взирает на меня у плиты.

– Доброе утро, – улыбаюсь я. – Поздравляю с рождением дочери. Зря вы пришли, я бы справилась.

– Анэн, маста Лика. Не стоило вам утруждаться. Масте Райн и так позволяет мне неслыханные поблажки… – Стиг явно не заканчивает фразу.

– В память о детстве? – спрашиваю тихо.

– Да, маста Лика. И не только о детстве.

– Неужели хоть кто-то в замке проявлял человечность? – едкие слова вырываются сами.

– Не в той мере, чтобы заслужить благодарность, но масте Райн ценит даже крохи вроде тайком переданного куска хлеба… Маста Лика, если вы хотите до конца оценить прошлое, вам нужно побывать в покоях адэна и его семьи.

– Вы проводите?

Каша доходит, взвар готов.

– Да, маста Лика.

Он переносит нас в галерею, которую Дэйн скрыл от меня, когда показывал замок. Ослепительный блеск позолоты, огромные окна-арки на внутренний сад.

– Я вернусь на кухню, маста Лика. Прошу вас, не задерживайтесь.

Двери в два человеческих роста. Комнаты такие, что из одного угла другой едва угадывается. Пышные драпировки, расписные плафоны, ковры, драгоценные панно. Часть покоев – женские, с преобладанием сиреневых и бежевых тонов. Изысканность и запредельная роскошь. Солидный кабинет и примыкающая к нему спальня – мужские. На стене портрет – ещё один образец объёмной живописи. Люди на картине кажутся живыми. Кэлнирайна я узнаю сразу – холодная, правильная, высокомерная красота. Рядом прелестная спутница, огненные волосы уложены в изумительную причёску, нежная и очаровательная улыбка. Нарядному мальчику между ними лет десять или около того. Копия отца, тоже будущий красавец. Взгляд на мать полон любви. Идеальная семья.

Если забыть, что Дэйну в то время должно было быть семь лет. Его держали впроголодь, чтобы после сделать живое украшение Дома. Не сын, не человек, не мужчина. Очень хочется спалить портрет, но я заставляю себя погасить алые искры на кончиках пальцев. Этих людей больше нет. Нет. Анда отомстила за меня. Вряд ли ей пришлось по нраву насилие, особенно совершённое для того, чтобы говорить с ней. Я заглядываю в оставшиеся комнаты – та же утончённая роскошь и всевозможные удобства. Ванные комнаты размерами с поля, мозаики на стенах складываются в живые узоры. Музыкальный салон, на возвышении арфа, на инкрустированную раму брошен яркий платок. Здесь ничего не трогали, одежда так и висит в гардеробных, безделушек на туалетном столике не касалась ничья рука. В парадной спальне кровать под балдахином с тяжёлыми кистями, горка шёлковых подушек, в углу каждой вышит барс – знак принадлежности к Дому. Нагибаюсь рассмотреть поближе и спотыкаюсь о палку, торчащую из-под кровати. Плеть или кнут – я не разбираюсь, отличия, кажется, в длине. Рукоять выточена из драгоценного камня, кожаные хвосты кажутся безобидными.

«На меня побои не действуют – привычка».

Мир, жизнь в котором состоит из сплошных чудес. Мгновенные перемещения, дома за четверть часа, предметы из воздуха, отсутствие болезней и долголетие. Неужели этого недостаточно, чтобы искоренить жестокость?!

Алая искра непроизвольно срывается с моих пальцев и превращает плеть в пепел.

***