Андеграунд

Собственно говоря, о его обострившейся душевной болезни сказала мне Полина, ходившая к нему в лечебницу, и носившая туда передачи. Связь со мной совершенно не произвела на нее никакого действия, это по-прежнему была беленькая и полненькая деревенская девушка, разбитная, энергичная, и без особых комплексов и претензий. Она продолжала работать в буфете, и носила Кириллу в лечебницу все те же пирожные, котлеты и бутерброды, которые недавно еще носила нам, занятым своими философскими спорами. Она не могла измениться в принципе, ибо оптимистично смотрела на жизнь, и не строила слишком больших планов. Я было хотел начать обвинять и ее, но мой запас прокурорских филлипик на время иссяк, и я решил просто не замечать ее, игнорируя все попытки к сближению. К Кириллу же в лечебницу я из принципа не ходил, ибо ходить к своему злейшему врагу, похитившему твою бессмертную душу, было смешно и нелепо. Кроме того, у меня теперь было новое увлечение – игра.

Вообще-то игра в карты в нашем общежитии процветала и до этого. Здесь были настоящие притоны, где играли сутками напролет, где рекой лилось вино, где было много доступных женщин, и куда ради женщин, игры и вина приходили люди со всей Москвы. В основном это были студенты, хотя захаживали сюда и более солидные игроки. Вот в одном из таких притонов, существовавшем в нашем общежитии, я и проводил теперь все свои дни и ночи, совершенно забыв о Кирилле, который регулярно слал мне отчаянные призывы прийти к нему в лечебницу. Он слал эти призывы и через Полину, которая приносила мне от него записки, и по телефону, регулярно звоня на вахту, и даже по почте, написав мне не менее десятка отчаянных писем. Но я был глух ко всем его призывам и просьбам, я был поглощен игрой, в которой мне непрерывно везло, и доступными женщинами, которые очень быстро заменили мне наскучившую Полину. Помню, я сидел и играл, а на столе передо мной лежала куча мятых рублей. В этот вечер мне везло непрерывно, везло баснословно, везло нереально, так, как не везло еще никогда. Я раз за разом пил вино из стакана, который мне всякий раз вновь доливали пьяные и полуодетые студентки, круглые, как это ни странно, отличницы, что вообще-то не такая уж и большая редкость. Я щедрой рукой оделял их измятыми купюрами, а они в ответ хрипло смеялись, и время от времени выходили со мной в соседнюю комнату. Что происходило в соседней комнате, я говорить не хочу, но читатель этих записок, даже и не просвещенный, легко сообразит, что там происходил самый низкий разврат, который только можно вообразить. Впрочем, как я не раз впоследствии убеждался, сколь в своем воображении не рисуй самый черный разврат, реальный разврат сплошь и рядом бывает намного хуже и гаже. Внезапно дверь в наш притон открылась, и на пороге возникла Полина. Она вовсе не была святой, и сама, насколько я знаю, не раз участвовала в игре до того, как познакомилась с Кириллом. Сейчас же она пришла с известием, что Кирилл умирает, и хочет в последний раз поговорить со мной по телефону. Однако я высокомерно ответил, что занят игрой, что не могу сейчас встать, и подвести своих партнеров за карточным столом. Полина умоляла меня, становясь чуть ли не на колени, но я оставался непреклонен, и она, укоризненно взглянув на меня, ушла. Потом через какое-то время она пришла снова, и так непрерывно приходила до самого утра, умоляя меня спуститься на вахту, и в последний раз поговорить с умирающим другом. И каждый раз я ей отвечал, что мне сейчас некогда, и я не вправе прервать игру. Уже под утро она зашла ко мне в последний раз объявить о том, что Кирилл умер, и чтобы я не беспокоился об игре, поскольку теперь она меня беспокоить не будет. Я ответил ей в том смысле, что к этому, очевидно, все и шло, что таков вообще закономерный конец праздных и ничтожных людей, и что я вовсе не удивляюсь случившемуся. К списку моих грехов, таким образом, прибавилось предательство лучшего друга, однако это меня ни капли не взволновало. Я был возбужден вином, доступными женщинами и баснословным выигрышем, и смерть бывшего друга на их фоне была всего лишь пустой и нелепой случайностью.

Глава двадцать седьмая