Андерсен

Книги, например. Что может взять с собой в интернат четырнадцатилетний подросток? После долгого раздумья я упаковал несколько книг в точности на границе между детским и взрослым вкусом. Среди них новый Уэльбек, нечитанный и всё ещё запаянный в пластик. Типично для тинейджера, подумают они, ставит себе большие задачи и потом так и не приступает к ним.

Килиан хотел бы быть интеллектуалом, представляю я себе, но у него есть и другие интересы. Поэтому я приобрёл на eBay фотографию Франка Рибери с автографом. В школе, где учатся одни мальчики, придётся интересоваться футболом.

Но только если им будет интересоваться и Феликс. Если он находит футбол тупым, я тут же забуду, что такое офсайд.

258

И потом, конечно, вещи, необходимые мне самому. Компьютер. И прежде всего: скрипка. Моя новая старинная скрипка.

Эта уже не могла быть как та – Эгидиус Клотц, – которую мне пришлось тогда оставить. То уже музейные вещи, и заявиться с такой было бы слишком даже для сына из богатого дома. Ведь может оказаться, что в Аинбурге есть учитель музыки, который что-то понимает в инструментах.

Но Клотца мне хотелось бы иметь. В качестве маленькой компенсации, что на моём первом я не мог играть.

К счастью это семейство сохранило традицию. По телефону я приобрёл на аукционе Бонгартц скрипку Франца Бальтазара Клотца. Созданную в Миттенвальде около 1900 года. Можно было прослушать её звучание на веб-сайте аукциониста, и я сразу влюбился. Тёплый тон, но при этом мужественный. Сильный во всех регистрах. Инструмент с авторитетом.

Форма у этой скрипки уже не такая грузная, как у совсем старых скрипок Клотца. Эта стройнее. Элегантнее. Когда я впервые взял её в руки, она показалась мне очень знакомой. Так же, как иногда чувствуешь себя сразу хорошо с человеком, только что познакомившись с ним.

«Лунная древесина с гор Карвенделя» – было напечатано на сопроводительных бумагах. Мне пришлось погуглить, что это такое. Деревья срубают зимой на убывающей луне и оставляют ветки на стволе до весны. Эта древесина считается особо прочной. Может, это и суеверие, но я его охотно принимаю. Это особенная скрипка.

Золотисто-жёлтый прозрачный лак с чудесной патиной. Уже почти музейная вещь.

Не знаю, кто был последним обладателем этого моего Клотца, то ли он умер, то ли нуждался в деньгах. Судя по всему, на ней ещё недавно регулярно играли. Мне не пришлось её будить. Она с самого начала выдала полный звук, богатый обертонами. Когда я в первый раз очень осторожно провёл по пустой соль-струне, только по соль-струне, я ощутил в кончиках пальцев вибрации, как будто меня там кто-то поцеловал. С её прабабушкой – мне приятно представлять, что обе скрипки между собой родственны, как и их создатели – я не мог такое пережить. Иногда я почти забывал, что у меня тогда отсутствовала левая кисть. Теперь я снова знаю это.

Как только представится возможность, я должен пуститься на поиск другого смычка. Солидный Пфретцшнер, который я тоже купил на Бонгартц, не достоин той принцессы, которая ждёт меня в Аинбурге.

Понадобится мне и другой футляр. Выстланный красным бархатом.

259

Саватцки никогда не мог понять, почему я все эти годы упорно отказывался играть Моцарта. Не знаю, как он это объяснял сам себе. Да мне и всё равно.

Никто не может знать, что за особое отношение у меня к Моцарту, почему я чувствую своё родство с ним. Я подозреваю, что с ним было то же самое, что и со мной: его воспоминания не были стёрты. Это сделало его гением, а меня лишь пленником моего детского тела. Но я могу понять, как мучительно ему было, когда отец наряжал его в яркий камзольчик и представлял его на княжеских дворах как дрессированную обезьянку. Посмотрите, как прелестно этот малыш может исполнять музыку, как настоящий человек! Это, наверное, было для него адом.

Поэтому я уже давно решил для себя, что буду играть Моцарта лишь тогда, когда избавлюсь от своих случайных родителей, к которым меня прибило на этом круге карусели. Его музыка должна была стать для меня наградой за успешный побег. Надо ставить перед собой цели.

Что я тогда хотел сыграть, с самого начала было ясно. Номер 481 по каталогу Кёхеля. Сонату Ми-бемоль мажор. Вообще-то слишком сложно для меня, особенно быстрая первая часть. Но эта музыка имела для меня совершенно особое значение. Я купил себе CD с записью и, прослушивая, вспоминал того пианиста, как он смотрел на свой отрезанный палец, лежащий перед ним на столе.

Пока я ещё был у Хелене и Арно, я только учил ноты. Мысленно проходил положение пальцев. Я играл на воздушной скрипке, как иногда на Ютьюбе видишь людей, играющих на воздушной гитаре.

В пустом общежитии я тогда по-настоящему упражнялся. В качестве аванса за уже наполовину завоёванную свободу. Не всю музыку, этого я себе не разрешал. Всегда лишь отдельные пассажи.

С Моцартом мой Клотц чувствует себя хорошо. Хотя его звучание в пустом помещении не могло развернуться как следует. Это не было достойное место для него. Как если бы закрыли птицу в коробке из-под обуви и требовали, чтоб она там летала.