Андерсен

Прежде чем решиться на это обследование, в семье велись горячие споры. Дольше всех против этого сопротивлялась мама Арно. Она считает всех медиков идиотами с тех пор, как её врач заподозрил у неё начальную стадию потери памяти. «Мой внук не болен, – то и дело повторяла она. – Просто во время игры произошёл несчастный случай, такое бывает. Воспитательницам в яслях следовало бы получше смотреть за детьми». Арно, пожалуй, и примкнул бы к её мнению, но Хелене и Майя общими силами его переубедили. Ещё и Луизе вмешалась. По нескольку раз в день звонит и требует, чтобы госпоже профессору непременно рассказали, что я тогда сломал все её хвалёные фигурки для тестов.

Пусть расскажут. Во мне и самая умная профессорша не обнаружит ничего необыкновенного. Или, вернее: то необыкновенное, что следовало бы обнаружить, она не заметит. Без хотя бы слабого предположения, в каком направлении следует искать, шанса у них не будет даже с лучшими методами. Я это знаю.

Что касается завтрашнего дня, я сожалею, что у меня взрослого было так мало возможности иметь дело с детьми. Теперь мне не хватает образца для той роли, которую я играю. К счастью, я натренированный наблюдатель. Возьму себе за образец своих ровесников из яслей и буду вести себя соответственно. То есть на все новые предметы реагировать боязливо. Ну или сразу набрасываться на них, а через короткое время терять к ним интерес.

Я воспитывал молодых собак. Не так уж сильно они отличаются от детей.

189

Если кого-нибудь назначали ко мне в отдел, я – прежде чем принять – подвергал его проверке. Не задавал вопросов, на которые он давал бы правильные или неправильные ответы. Это не сказало бы мне ничего об испытуемом. Он мог просто начитаться правильных книг. Или он мог быть из тех, кто с блеском сдаёт экзамены, но теряется перед лицом действительности. Вальтер Хаарман в моём классе всегда был лучшим учеником. И что из него вышло? Когда я слышал о нём в последний раз, он проводил свои дни в какой-то конторе и заполнял там формуляры. В которые потом уже никто никогда не заглядывал.

И я ни о чём не расспрашивал претендентов. Из их ответов я бы ничего не узнал об их характере, а узнал бы лишь, как они оценивают меня. Экзаменуемый прикидывает, чего от него хочет услышать экзаменатор, то он и говорит.

Так же, как я сегодня прикидываю, какого поведения ожидает от меня госпожа профессор Фритцш.

Я всегда давал человеку практическое задание. Велел привести подозреваемого в комнату допросов и говорил претенденту: «Этот человек – иногда это могла быть и женщина – что-то от нас скрывает. Выясните, что именно». И не давал больше никаких указаний и подсказок. Садился, скрестив руки на груди, и ждал.

Поначалу все пробовали разговорить подозреваемого. Угрозами или обещаниями. Безрезультатно, разумеется. После этого большинство начинало кричать, и для меня это всегда было отрицательным сигналом. Сввою работу надо делать без лишнего волнения. Столяр ведь не кричит на доску, а берёт в руки рубанок. Только если человек сохранял спокойствие, я рассматривал его кандидатуру.

Первый удар говорит о дознавателе очень много. О нём не надо предупреждать, он должен грянуть как гром среди ясного неба. Без всякой логики. Один сказал привязанному мужчине: «Сейчас мы сделаем перерыв, чтобы ты мог поразмыслить, не лучше ли тебе всё же заговорить». И после этого ударил. Кулаком в лицо. Он стал одним из лучших моих людей.

Если становилось очевидно, что теперь потребуются физические средства, некоторые испытуемые затормаживались. Когда после этого они всё-таки преодолевали внутренний порог, по их осанке всё равно было видно, что им не по себе. Эти люди не годились мне в сотрудники. Конторский материал.

Другие продолжали бить и пинать, когда допрашиваемый был уже без сознания. Они, наверное, думали, что смогут произвести на меня впечатление своим мучительством. Но я искал не любителей, а людей, способных выполнять профессиональную работу.

Завтра у меня будет собеседование по соисканию на должность совершенно обыкновенного маленького мальчика.

Траляля.

190

Думаю, я всё сделал правильно. Хотя на сей раз, в отличие от теста в больнице, у меня не было никакой информации о том, чего от меня ждут.

Госпожу профессора я даже в глаза не увидел. Меня привели в просторную игровую комнату, полную разных кукол, машинок, книжек с картинками. Была даже небольшая песочница с ведёрками и лопатками. Поначалу я всячески противился тому, чтобы меня оставили там одного. Предполагаю, что все дети моего возраста так и реагировали бы на незнакомую обстановку. Я водрузил на себя испуганное личико и вцепился в ноги Хелене.

В конце концов какая-то игрушечная улыбающаяся обезьянка сподвигла меня к тому, чтобы я принялся за игру. Это ведь и было тем занятием, за которым хотели меня наблюдать, делая из этого свои выводы.

Хелене тихонько выкралась из комнаты и прикрыла за собой дверь.