Андерсен

«Мы недостаточно восхищались его произведениями, и его недовольство нами росло по мере того, как его талант признавали другие. Разумеется, вполне естественно, что он огорчался, не встречая у нас, восхищавшихся Херцем и Хейбергом, того преувеличенного восхищения его музой, какое он встречал в других домах. К сожалению, он почти ежедневно находил повод к подобному огорчению»^[118].

В то же время Андерсен восторгался мужественностью и деловыми качествами Эдварда Коллина, который, будучи младше его, считал своим долгом помогать ему и во многих отношениях, с полного одобрения своего отца, его опекал. Впрочем, здесь лучше всего предоставить слово самому писателю, отмечавшему в «Моей жизни как сказке без вымысла»:

«Выросший в свободной и счастливой семейной атмосфере, он обладает смелостью и решительностью, которых лишен я, всегда чувствовавший его ко мне глубокую симпатию и привязанность. Моя мягкая и отзывчивая душа всегда стремилась к нему, тому, кто был рассудительнее и практичнее. Именно в силу последнего я часто неправильно истолковывал его ко мне отношение, когда он, глубоко мне сочувствуя, пытался передать мне частичку своего характера — и это мне, былинке, сгибающейся под малейшим дуновением ветерка. В практической жизни он, хотя и был младше меня, всегда деятельно мне помогал, касалось ли это упражнений по латинскому языку или переговоров с издателями и типографами. В течение многих лет он оставался все тем же, и если бы не считалось неудобным нумеровать друзей, я бы назвал его моим первым другом. Он и в самом деле был и остается первым»^[119].

И все же, всячески привечая Ханса Кристиана, Коллины не могли относиться к нему как к родному, потому что, люди добропорядочные и честные, они не считали нужным да и не хотели притворяться перед ним и перед самими собой. Андерсен был из иной, чуждой им социальной среды, и это так или иначе не могло не сказываться на его поведении и характере. Поэт, со своей стороны, хотел бы слиться с просвещенным буржуазно-чиновничьим окружением, но не мог и не хотел перечеркивать свое прошлое, потому что понимал: именно благодаря своему «низкому происхождению» он занимает особое место в обществе, именно оно наделяло его своеобразием и уникальностью. Однако одно дело понимать и совсем иное — хотеть. Поэт стремился к тому, чтобы быть равным с людьми, которых уважал и любил. Вот почему, направляясь в поездку по Северной Германии, в письме от 19 мая 1831 года из Гамбурга он сделал Эдварду Коллину неловкое предложение перейти с ним на «ты». Судя по отпущенной в послании шутке — один из пассажиров, спавших с Андерсеном на длинной корабельной лавке, потребовал от него «убрать голову», другой, спавший по другую сторону, — «убрать ноги», так что от поэта, если бы он повиновался, «остался только живот», — автор письма находился в превосходнейшем настроении. Уверяя Эдварда, что нападки на него со стороны Херца в «Письмах с того света» и строгость рецензентов лишь укрепляют его веру в свое поэтическое призвание, Андерсен далее пишет: