«Вы очень хорошо меня поняли, признаваться в этом немного досадно, но все же скажу: в том, что касается моего тщеславия, столь вредно влияющего на дружбу, утверждаю: я все-таки лучше моей репутации. Вы как-то говорили: „Вам бы лучше написать еще один роман или же подарить нам книгу, которая вмещала бы в себя содержание всех трех предыдущих“, — повторив тем самым мои собственные мысли. И в самом деле, обладай я хоть некоторым состоянием, вы бы увидели достойный его результат. А без него я вынужден хвататься за любую ветку хлебного дерева, выпуская из рук ветку лаврового. Никто лучше меня не знает, насколько я из-за этого отстаю; никто, кроме меня, не обладает такой мучительной убежденностью в том, что через 50 лет мир, нет, не мир, а вся наша маленькая страна скажет: „Андерсен был действительно неплохим писателем для своего времени, но, Боже мой, взгляните, что он пишет сейчас!“ Подобные мысли не скрашивают чувства одиночества. Но уверяю Вас, мой идеал поэта, отвечающего духу эпохи, не уступает, а может быть, даже превосходит Ваш. Хотя в настоящую минуту у меня нет ни настроения, ни желания браться за что-то стоящее! Я, конечно, мог бы написать нечто вроде „Дины“[150], но понимаю, что из этого ничего, кроме подражания Виктору Гюго, не получится. Сейчас я работаю над одной сказкой[151], но уже порядком устал от жонглирования золотыми яблочками фантазии. Поэзия все равно живет во мне, а отдыхать под паром я, подобно почве, не могу; вот и пробиваются через нее травинки —
В адресованные Ханк слова о «покорении будущих поколений» Андерсен, по-видимому, не вкладывал особого смысла, они звучали чуть иронично, хотя интуиция и в этом случае не изменила ему. В «Моей жизни как сказке без вымысла», написанной специально для первых двух томов (1847) немецкого собрания сочинений, писатель уделил сказкам всего полторы страницы и о первом их выпуске только обмолвился.
Подробнее писатель рассказал о нем в итоговой автобиографии (1855), когда ему почти окончательно становится ясно значение сказки для всего его творчества: