Положили ей действительно много, а в дороге она так нервничала, что есть не хотелось. То ей мнилось, что зря она затеяла путь, то мечталось, как окажется в питомнике, как доверят ей дерха… Как придет она с ним в деревню — вся в шелках, да парче разодетая. Вот мачеха-то ахнет.
— Держи, — протянула девчонке завернутый в тряпицу пирожок.
Представилась:
— Лийка. Из кузнецовских мы.
— Ритха, — отозвалась немощь, вцепляясь в пирожок зубами, точно вечность не ела.
— Поль, то есть Апольярд, — заважничал парень, добавляя басом: — Купеческих будем.
И протянул руку за пирожком.
Лийка отломила половинку — хватит с него — и отдала.
— А у матушки моей пироги, — закатил глаза парень, жуя зачерствевшее в дороге угощение.
— Так почему ты здесь, а не у матушки? — насмешливо поинтересовалась Лийка.
— Так матушка и отправила, — смутился пухляк.
— Эй вы! — во двор влетел богато одетый парень, обдал волной презрения, огляделся в поисках кого-то достойного его слов. Не нашел.
— Где тут старший? — поинтересовался.
Поль замер, с интересом оглядывая богача, а вот Ритха, наоборот, съежилась и постаралась стать незаметной.
— Там ищи, — махнула рукой в сторону пристройки Лийка.
— Деревенщина, — бросил раздраженно богач и зашагал, старательно обходя лужи, оставшиеся после недавнего дождя, к пристройке.
— Нахал, — ругнулась Лийка. Встречала она таких… смелых, пока в нос не получат, а после начинают ныть и маму звать.
Из пристройки вышел парень в сопровождении солдата. Стражник кланялся, что-то почтительно объясняя, потом вынес кресло и установил его в тень.
— Ишь стелется, — сплюнула Лийка, отправляя в рот кусочек сала с хлебом. Вторую половину отдала немощи. А то та выглядела так, словно вот-вот душой за грань уйдет.
Ждать пришлось недолго. По двору прокатился густой, берущий за сердце, звон. Солдат подскочил, унесся в центральное здание, и вскоре из просторных ворот уже выходил караван.
Лийка степенно — кузнецы никуда не спешат — вытерла руки о край рубахи. Обмахнула рукавом рот. Встала, готовясь встретить судьбу. Сердце билось так, словно она мелким молотком оббивала заготовку. Ладони вспотели, по спине потек пот. Она ни разу не боялась — даже с моста в реку сигать — а сейчас трусила.
Дерхов было двое. Черный и рыже-желтый. Оба здоровые, нереально красивые. Шелковые шкуры блестели на солнце. Гривы заплетены косичками. Под шкурой перекатываются мощные мышцы. Откормленные зверюги, — с уважением подумала Лийка.
Дерхи прошлись по двору. Оскалили зубы на вставшую у них на пути лощадь и, казалось, не обращали никакого внимания на толпящихся вокруг людей.
— Вот, господин проводник, все как положено, — стражник усиленно гнул спину, — четверо кандидатов. Точнее один, а трое так… И смотреть нечего.
— Ну-ну, — насмешливо ответил некто невидимый за спинами людей.
Рядом внезапно ойкнули. Лийка скосила взгляд. Рыжий дерх тыкался в колени к немощи, а та застыла с таким лицом, точно восставшего родственника увидела.
— Дуреха! — беззлобно ругнулась Лийка и приказала: — Погладь хоть.
Немощь осторожно прикоснулась к гриве.
— А они людей едят? — спросил, отвлекая от зависти в сердце, парень.
Лийка обернулась. Черный дерх сидел рядом и смотрел изучающе.
— Кис-кис, — неловко позвала Лийка, ощущая себя где-то на грани встречи с живым чудом.
И он подошел. Величественно наклонил голову. Позволил себя погладить. И Лийка, замирая от восторга, прошлась по гриве, зарылась пальцами в шелковистую шерсть.
— Давай, — подбодрила парня, — ты тоже сможешь.
Тот нерешительно протянул руку. Дерх сначала сморщил нос, но потом ткнулся носом в ладонь. Лизнул.
— Во! — обрадовался парень. — Матушкиными пирогами пахнет. Я ж говорил, что они у нее вкусные.
— Пропустите, да пропустите же!
К ним пробился богач. Глянул уничижительно, что они попятились, но дерхи вдруг вздыбили шерсть, оскалили зубы.
— Все, свободен, — положил ему ладонь на плечо невысокий мужчина в форме проводника, приказав остальным: — А вы трое — за мной.
***
Вот чего полюбилось Анди в этом странном, наполненном водой и зеленью крае, так это верховая езда. В племени лошадей не держали — уход сложный, и на лошадь она впервые села здесь, в Аргосе. Села и сразу влюбилась: в подаренного ей черного как ночь скакуна, в его быстрый бег и веселый нрав, а еще в готовность нестись туда, куда хозяйка пожелает.
Они и носились по дорогам, вздымая пыль или рассекая копившийся по утрам в лощинах туман. Охрана ругалась. Пыталась образумить, но Анди, не понимавшая, зачем за ней всюду таскается толпа суровых мужиков, лишь смеялась и предлагала не отставать.
В это утро она снова в гордом одиночестве добралась до питомника. Осадила коня у начавших открываться ворот. Оглянулась, улыбнулась довольно — охраны видно не было, отстали. Потрепала Бурю по холке. Похвалила:
— Молодец.
Взгляд скользнул по обочине, и Анди нахмурилась.
— Как прогулка, ваша милость? — склонился в поклоне стражник. Рядом топтался аж целый отряд солдат.
— Почему они здесь? — спросила вместо ответа Анди, указывая на стоящих на обочине людей.