Андреевский кавалер

– Я и сама собиралась, – сказала она. – Да грудной Павлуша меня по рукам-ногам связал… А теперь можно его к матери определить. – Она остро взглянула на него: – Отсюда я поеду одна, знаешь, какой у нас народ… Встретишь меня на вокзале в Ленинграде.

Дальше события разыгрались как по нотам: он привел Сашу на Университетскую набережную за полчаса до окончания занятий. Когда хлынул поток студентов из здания исторического факультета, они увидели Дмитрия Абросимова и Раю – невысокую широколицую девушку с пышным русым узлом волос на затылке. Была она в узкой юбке, плоскогрудая. Красавицей ее уж никак нельзя было назвать! Шмелев только диву давался: как мог Дмитрий променять статную белолицую Сашу на эту невзрачную, с плоским лицом девчушку?

Разъяренная, побледневшая Саша, подбежав к ним, надавала пощечин ошеломленной сопернице, она бы и мужа не пощадила, но подоспевший Шмелев силой оттащил ее. Вокруг уже начала было собираться толпа любопытных. Александра выкрикивала гневные слова, вырываясь из объятий Григория Борисовича.

Надо было видеть полное, в багровых пятнах лицо Дмитрия. Он то бросался вслед за Александрой, то кидался успокаивать плачущую у парапета Раю. Не хотелось Шмелеву встречаться с молодым Абросимовым, но кто мог предвидеть, что Саша выкинет такую штуку? Впрочем, Дмитрию, кажется, была не до него…

Потом, в номере гостиницы, после обильного ужина с вином, Александра, стоя к нему спиной перед высоким венецианским зеркалом и расчесывая на ночь распущенные волосы, небрежно заметила:

– Обидишь мово ребенка – со двора прогоню, так и знай.

Этому Шмелев мог поверить, но о ребенке он сейчас не думал и, ошалев от счастья, пробормотал:

– Сашенька, не Сова нас свела, а сам бог!

– Перебирайся ко мне в дом, неча тебе больше у Совы околачиваться, – думая о своем, проговорила она.

– Да я тебя буду на руках носить!

– Не подымешь! – подзадорила она…

Назад в Андреевку они возвращались в купейном вагоне, где, кроме них, никого не было. Александра, оторвавшись от окна, за которым мелькали пригородные дачи, сладко потянулась и, глядя на него затуманившимся взглядом, сказала:

– Больше не говори, что я похожа на этих толстых баб, что тымне в музее показывал. Может, твой Рубенс и хороший художник, но женщины у него уродки.

– А мне нравятся рубенсовские женщины, – улыбнулся Шмелев.

Он, желая как-то развеять расстроенную Сашу, сводил ее в Эрмитаж, однако полотна великих голландских мастеров не произвели на нее впечатления. Один раз у нее даже вырвалось: мол, как можно такие бесстыдные картины людям показывать?

Вагон раскачивался, скрипел, на верхней полке желтел новенький фибровый чемодан с покупками для ненаглядной Сашеньки.

– Завтра же подам заявление взагс, – сказала она. – Как ты думаешь, нужно ему приезжать или так разведут?

Этого он не знал.

– И алиментов мне от него не надо, – продолжала Александра. – Проживем и без них.

– К черту его, их всех, – говорил он, глядя в ее прозрачные глаза.

– Ты бы мог убить их? – спросила она, подавшись к нему.

– Кого? – опешил он.

– Чтобы их духу не было в Андреевке, – со злобой проговорила она. – А Павлика ты люби. Он мой сын, и отцом его будешь ты. – Порывисто встала и обвила его шею руками. – Теперь я спокойна, – прошептала она, откидывая назад голову. – На мой бабий век тебя, хороший мой, хватит!

Глава двенадцатая

1

– У-у-у! – доносилось издалека. – То-о-ня-я!

«Я-я-я!» – раскатисто отзывалось эхо. Лес мерно шумел, неровные перемещающиеся солнечные пятна заставляли вспыхивать хвою, опавшие листья, чуть тронутый ржавчиной папоротник, рубинами в зелени загорались крупные ягоды костяники, то тут, то там в листве, седоватом мху виднелись бледные шляпки черных подберезовиков на тонких ножках. Огромные мухоморы не прятались, наоборот, выставляли свои, присыпанные будто трухой, липкие зонты. На маленьких ножках желтели низкорослые моховики, края у многих были изъедены, к шляпкам прилепились горбатые слизняки.

Перед заполненным прозрачной дождевой водой бочажком стояла на коленях девушка и пристально всматривалась в свое отражение: красивая ли она? Когда-то сестра Варя сказала, что Тоня будет красивее ее… Парни на танцах наперебой приглашают.

Мать ране утром, поднимая ее на работу – Тоня уже второй год работает телефонисткой на коммутаторе воинской базы, – ворчит: почему, мол, поздно вчера домой пришла?.. Ворчит она и на младшую сестренку Алену. Той еще нет семнадцати, а не пропустит ни одной вечеринки. За ней тоже ребята ухаживают. Тоня завидует сестре: всегда веселая, острая на язык, в компании парней своя, даже вместе с ними в чужие сады за яблоками лазила. Уже вступила в комсомол, подала документы в Климовское педагогическое училище – решила, как старший брат Митя, стать учительницей. И в самодеятельности она первая. Тоня тоже в хоре поет.