Андреевский кавалер

Он даже не обиделся на гауптштурмфюрера, когда тот недвусмысленно заявил, что русским верить нельзя… Таким, как эти животные, что потащили хромоножку, действительно верить нельзя. Но он, Михеев, ненавидит коммунистов, и, что поделаешь, раз ради утоления этой ненависти приходится иметь дело с такими скотами…

— Дмитрий — очень опасный противник, — произнес Бергер, подчищая пилкой с зеленой перламутровой рукояткой холеные ногти. — Эти Абросимовы не боятся смерти. Вспомните, как умирал богатырь старик? Мы за каждого убитого немца уничтожаем пятерых русских, а он один отправил на тот свет пятерых.

— Россия всегда славилась своими богатырями, — хмуро заметил Михеев. — До революции русские борцы гремели на весь мир: Поддубный, Заикин…

— Лучшие в мире спортсмены" — это немцы, — перебил Бергер. Лицо его стало злым: этот русский эмигрант много себе позволяет, надо поставить его на место… — А какой солдат сравнится с немецким? Красная Армия не выдержала наш натиск! Я уже не говорю про гнилую Европу…

— Россия — не Европа, — возразил переводчик.

— Россия будет побеждена, — заявил Бергер. — А вслед за ней — весь мир!

— На вас вся надежда, — тихонько сказал Михеев. После разгрома фашистов под Москвой он впервые усомнился в непобедимости гитлеровской армии. Геббельсу уже давно не верил, еще с тех пор, как тот в 1941 году на весь мир гордо заявил, что летом доблестные немецкие воины вступят на Красную площадь и будут маршировать по Невскому проспекту… Сейчас об этом никто и не заикается. Сталин и правительство — в Москве, и блокадный Ленинград не думает сдаваться. По приемнику Михеев регулярно ловил передачи Москвы — слышал про подвиг летчика Гастелло, направившего горящий самолет на танковую колонну, про отважную партизанку Таню, да что далеко ходить: смерть старика Абросимова — это разве не подвиг?.. Русский мужик долго раскачивается, но уж потом сильно бьет, ничем его не остановишь!

Раздался вопль, дикая ругань, автоматная очередь разорвала лесную тишину. У самой дороги, примяв кусты, лежали убитые блондинка и хромоножка. Высокий солдат отшвырнул от себя автомат и обеими руками схватился за левый глаз. Сквозь пальцы алела кровь. Солдат, не отнимая от лица рук, подбежал к мертвым и принялся их пинать сапогами.

— Что случилось? — спросил Бергер.

Солдат, не отвечая, пинал и пинал ногами неподвижные тела. Подошедший унтер-офицер рассказал, что блондинка выхватила из-за пазухи нож и ударила Франца в левый глаз. Он пристрелил обеих. В общем, забава обернулась печально. Перед Бергером положили окровавленный нож.

— Значит, все-таки партизанки? — сказал Бергер.

— С нашими бабами надо ухо востро держать, — хмыкнул Леонид Супронович. — Одной рукой раздевай, а из другой не выпускай оружие.

— Скажите этому идиоту, чтобы он перестал их топтать, — брезгливо поморщился Михеев.

— Отправьте Франца на мотоцикле в санчасть, — распорядился гауптштурмфюрер. — Бросьте трупы этих фанатичек в машину, в Андреевке повесите у комендатуры.

— А нож-то кухонный, — заметил Михеев.

Бергер взглянул на переводчика, но ничего не сказал, пилка с перламутровой рукояткой поблескивала в его руке, лицо было непроницаемым.

К вечеру натянуло тучи, заморосил дождь. Сосны и ели раскачивались на ветру, издавая глухой протяжный шум, шелестел в ветвях дождь. Солдаты ежились в своих мундирах, с завистью поглядывая на тех, кто укрылся с пулеметами в фургонах.

Бергер отдал приказ возвращаться в Андреевку. Все сразу оживились, заулыбались: никого не радовала перспектива провести ночь в темном, мокром лесу.

На следующее утро гауптштурмфюрер по телефону доложил своему непосредственному начальнику, что партизаны ушли из этого района. Его отряд все же выследил и схватил двух партизан (гауптштурмфюрер не счел нужным сообщить, какого они пола), оказавших упорное сопротивление.

Оберштурмбанфюрер СС сообщил, что в Климове убит его заместитель: двое неизвестных бросили в «оппель» самодельную бомбу.

Бергер для приличия скорбно помолчал в трубку, а потом сказал:

— Господин оберштурмбанфюрер, я почел бы за честь стать вашим помощником и отомстить варварам за смерть доблестного Рихарда.

— Я подумаю, — коротко ответил оберштурмбанфюрер и повесил трубку.

«Майн гот! — молитвенно сложил руки на груди гауптштурмфюрер. — Помоги мне живым выбраться отсюда!»

2

Сначала по путям прошла мотодрезина с тяжелой платформой впереди, груженной рельсами и шпалами, сквозь широкие окна были видны лица машиниста и немецких автоматчиков. Перед эшелонами на некоторых участках немцы пускали вперед дрезины или порожняк.

Потом стало тихо, и начальник разведки, оставив наблюдателя, разрешил людям размяться, покурить. Вадим и Павел отошли подальше и присели на поваленную осину, к зеленоватому стволу ее прилепились сухие плоские грибы, напоминающие горбушки ржаного хлеба. С ветвей сосен спускались длинные голубоватые паутины; когда сюда проникал солнечный луч, они становились серебряными, и тогда можно было заметить бегающих по ним крошечных паучков.