Андреевское братство

— Доживем, куда мы денемся? Я вообще, по примеру того мужика, считаю, что пора винтовку — в кусты, и искать место, где отсидеться и сообразить, что дальше делать. А если тебе так интересно, могу сказать — имя у меня настоящее, национальность — русский, хотя какие-то отдаленные поляки в роду тоже были, а по натуре такой же авантюрист, как все вы тут. Ты, может быть, себя новой Мариной Мнишек вообразила?

В углу двора, рядом с крыльцом черного хода, между двумя кустами пышной, наверное, по весне сирени, а сейчас голыми, мокрыми и жалкими, оказалась почему-то незанятая скамейка на чугунных лапах. На нее мы и присели.

— Ты говорил, у тебя коньяк есть? Дай, — попросила женщина.

Я протянул ей плоскую серебряную фляжку, подаренную Шульгиным. Пока еще полную до пробки. За всю ночь не довелось причаститься.

Отпили. Я глоток, она гораздо больше.

— Какая из меня Мнишек? Я за идею воюю. Лет десять уже. Войны начинаются и кончаются, люди приходят и уходят, а я воюю и воюю. Втянулась…

— Что же за идея такая? — искренне удивился я.

— Великопольша от моря и до моря. Начинали — Польши вообще не было, кусок немецкий, кусок австрийский, кусок русский. Потом независимая Речь Посполита возникла, через двести лет, как Феникс. А все равно неполная. Опять кусок под Литвой, кусок под немцами, почти треть у красных с белыми…

— А сколько же тебе нужно?

— Вся! С Вильно, с Гданьском, с Карпатами…

— С Одессой, и Киевом, и Крымом, — добавил я. — А зачем?

Что удивительно, в голосе ее не было национального фанатизма, скорее грусть и усталость.

— А зачем вам, русским, и то, и другое, и третье, и Сибирь, и Камчатка?

— Мне — незачем. Я бы обошелся.

— Ты — может быть. А вы все — завоевываете, завоевываете и остановиться не можете. Теперь еще Интернационал придумали, чтобы дальше завоевывать…

Я подумал, что этот мир испытывает такие же проблемы, как наш. Если мы избежали крупных мировых и региональных конфликтов между «приличными» державами, так в полном объеме получили бесконечную череду локальных войн как раз на этноплеменном уровне. Рано или поздно почти каждое этническое образование воображало, что без собственной территории, армии, парламента и прочих глупостей — жизнь не в жизнь. И начиналось. Причем в итоге они теряли до половины населения и те жалкие блага цивилизации, которые имели до этого, а кое-как выбравшись из кровавой каши, начинали зализывать раны и в равной степени проклинать своих вождей и более сильных соседей.

— Русские, кстати, хотя я к этим русским (что совершеннейшая правда) и не слишком принадлежу, никогда ничего не завоевывали. В общепринятом смысле. Они, по возможности, убегали от своей центральной власти в подходящем направлении, а она за ними гналась. Вот и добежали до всех наличных океанов, кроме Атлантического, пожалуй… И никого по дороге особенно и не трогали, в отличие от вас, так сказать, европейцев… — Я постарался вложить в голос возможную степень иронии, потому что знал дальнейшую судьбу Польши, хотя бы и в моем мире.

Она не успела мне возразить или, наоборот, согласиться. По лестнице сбежал Станислав в сопровождении еще двоих человек, выглядевших куда более воинственно, чем толпящиеся во дворе инсургенты.

— Все, сейчас начинаем двигаться, — сообщил он нам.

А те люди стали командовать с выраженным прибалтийским акцентом, строить бойцов в колонну, оглашать боевой приказ.

— Это еще кто? — поинтересовался я.

— Те, кто нужно. Представители Латышской дивизии. Они только что привели целый укомплектованный полк. Через час подойдут остальные два. Вот тогда и ударим. Возможно, перелом наступает. Утром все станет ясно. Должны восстать Алешинские казармы, а в них стоит почти две дивизии, набранные из крестьян с Тамбовщины и Ярославщины. Они-то не забыли и не простили Троцкому и Тухачевскому 1918 и 1920 годы…

Можно представить, что здесь начнется, если и в самом деле на улицы выйдет несколько дивизий с той и другой стороны и разгорятся ожесточенные уличные бои…

Однако меня больше интересовало ближайшее будущее.

— Сейчас мы прогуляемся не слишком далеко. Этих, — он пренебрежительно махнул рукой за плечо, — отправим на передовые позиции, а с надежными латышами нанесем дружеский визит кое-кому…

…Во главе двух хорошо вооруженных рот полного штатного состава мы двигались в сторону Поварской улицы. Успокоившийся и даже повеселевший Станислав рассказывал нечто, вроде бы совершенно не относящееся к происходящему. Впрямую не относящееся, а косвенно, конечно, да.

В частности, он произнес примечательную фразу:

— Правильные вещи обычно случаются в неправильное время. А другие правильные вещи вообще не случаются. Этот дефект исправляют историки. В данном случае — мы!

— А что это значит? — не совсем понял я. В этом мире я вообще многое понимал не совсем так, как имели в виду мои собеседники.

— Только то, что подобную акцию следовало произвести ровно на пять лет раньше. Когда большевики прочно сидели в Кремле и готовились вот-вот добить Деникина. Если бы мы свергли их тогда, мир был бы избавлен от множества бедствий.