Андреевское братство [= Право на смерть]

Предыдущие были как-то поживее, с опасностями, риском, стрельбой во все стороны и непременным благополучным финалом. А тут? Со скуки можно умереть, если это уже не случилось по другим причинам.

Артур поднял руку и коснулся им чугунной дверцы. И через мгновение отдернул, чертыхаясь, принялся дуть на обожженное место.

— Больно, черт!

— А ты что думал?

— Думал — не будет. Если еще и волдырь вскочит…

Волдырь с непременностью вскочил там, где и положено.

— Нет, я решительно ничего не понимаю…

А я подумал, что и это может быть намеком. Например, на то, что я все-таки сумел переместить нас в псевдореальность иного порядка. В ту, где Артур восстановил свои человеческие качества. И тогда…

Часа через два пустопорожних, в силу отсутствия достоверной информации и конструктивных идей, разговоров я сказал ему:

— Ты как хочешь, а я еще попробую помедитировать. Сидим, как эти… потерпевшие кораблекрушение.

— Может, не стоит? Тут хоть тепло и крыша над головой. Проголодаемся — на охоту сходим. На рыбалку. Зимой санки сделаем, будем с горки кататься…

— Юмор у тебя…

— Как у висельника?

— В этом роде. Моих же экспериментов можешь не опасаться. Никаких заклинаний и прорывов сквозь мистические барьеры. Я просто хочу заняться ментальным поиском. Шульгин мне рассказывал, как он через астрал Новикова разыскивал. Нашел, между прочим. И не так себе, не на соседней улице, а через полсотни парсеков…

Артур присвистнул.

— Не врет? Шульгина твоего не знаю, а Новиков мужчина хоть и импозантный, но несколько сомнительный…

— Да уж не сомнительнее нас с тобой.

— Мы хоть современники и соотечественники…

…Что самое интересное — моя импровизированная тактика сработала. Может быть, и не так, как я рассчитывал, но все же. Либо у меня действительно талант, либо, как я и предполагал, результат был предопределен не мной…

В какой-то момент я ощутил и увидел себя словно извне. Не подлинный зрительный образ, а некую абстрактную композицию, в духе этюдов художников-ташистов, изображающих собственные эмоции в виде цветных трехмерных клубков и сгустков непонятной консистенции.

А старательно конструируемая мною модель Гиперсети приобрела такой невероятный объем, масштаб и сложность, что, если б было чем, я задохнулся бы от изумления превосходящей всякое разумение грандиозностью панорамы. И от представления о собственной ничтожности. Я показался себе светлячком, залетевшим в зону праздничного фейерверка.

Очевидно, я оказался в одном из Узлов Гиперсети, в котором пересекались информационные каналы нескольких уровней именно земной ноосферы и обеспечивающих функционирование ее внешних программ.

Перегрузка для моей слабенькой матрицы оказалась почти запредельной, еще немного, и она просто расплавилась бы, подобно микросхеме, попавшей под напряжение бытовой электросети. Но кто-то или что-то опять обратил внимание на мое плачевное положение, или просто сработала система предохранителей «Fullproof».

Однако несколько информационных пакетов, предназначенных лично для меня, я принять и усвоить успел.

В них было кое-что о моем прошлом и о дальнейшей судьбе (в целом — обнадеживающее) пояснение, что имеет место своеобразное тестирование составляющих наших личностей на предмет пригодности к работе в Сети (окончательная оценка осталась неизвестной), а также и то, что предстоящие нам испытания могут быть расценены как некий «обряд очищения» перед тем, как даровать Артуру «вечный покой» или запустить на очередной круг воплощений…

Выброшенный обратно в здешний, почти уже привычный и совместимый с моей обыкновенной сущностью мир, я довольно долго реадаптировался к чересчур уж бедной цветами, звуками, эмоциональным напряжением окружающей среде.

По-прежнему прибегая к чувственным аналогиям, я бы сказал так — разница между тем и этим как между главной площадью Рио-де-Жанейро в час кульминации карнавала и цементной два на два метра тюремной камерой-одиночкой в диктаторской стране, не имеющей понятия об элементарных правах человека.

Потрескивали жарко разгоревшиеся дрова в печи, на широкие половицы падали оранжевые блики, за окнами и в трубе гудел неизвестно когда поднявшийся ветер. Привалившись плечом к стене, подремывал или просто глубоко погрузился в свои невеселые мысли Артур. Вот и все, этим исчерпывался сейчас окружающий мир.

Чтобы не потревожить своего не слишком желанного спутника, я осторожно поднялся, едва не охнув от боли в затекшей ноге, захватил винчестер и вышел в сени.

Сел на пороге, достал с прискорбной быстротой пустеющий портсигар.

Тоже ведь странность — есть почти совершенно не хочется.

Облака так и не рассеялись к ночи, но сильный ветер истончил их слой, и время от времени в зеленовато-белесой мгле просвечивал мутный диск луны. А почему бы и нет? Зачем создавать для единственного зрителя оригинальные декорации, когда в моей памяти содержатся достоверные картины неоднократно виденных осенних ночей?