Андреевское братство [= Право на смерть]

С легким шелестом подплыл очередной вагон. Перешагивая через невысокий порог, я машинально оглянулся.

Лучше б я этого не делал.

Вновь столкнувшись с невидящим, абсолютно пустым взглядом того самого парня, я испытал ощущение, какое бывает, когда вдруг наступишь босой ногой на крупного таракана, и он хрустнет этак…

Вагон уже летел среди белых стволов берез и ржавых кустов боярышника, а я все никак не мог подавить тошноту и омерзение.

Но постепенно отпустило.

Я огляделся.

Рядом со мной сидел сухой жилистый старик никак не моложе ста лет, а напротив — уже упоминавшиеся девицы-студентки в прозрачных платьях. Я обрадовался такому удачному соседству, поскольку размышления о тенденциях современной эротической моды позволяли счесть все предыдущее не столь уж важным.

Девушки перешептывались и пересмеивались, старик углубился в потрепанную толстую книгу, а я, откинувшись на спинку кресла и чуть прикрыв глаза, поглядывал то на ноги девушек, то на пролетающий за прозрачной стенкой пейзаж.

Старик перелистнул страницу. Незаметно повернув голову, я заглянул в книгу. К моему удивлению, это были стихи.

…Позабыть на одну минуту,
Может быть, написать кому-то,
Может, что-то убрать, передвинуть,
Посмотреть на полет снежинок,
Погадать — додержусь, дотяну ли,
Почитать о лихом Калигуле.
Были силы, но как-то не вышло,
А теперь уже скоро крышка…[2]

Интересные стихи. Неужели ему приятно их читать? Хотя, с другой стороны, что я могу знать о психологии такого возраста? Это ведь только кажется, будто впереди — бесконечная жизнь. На самом деле — пролетит время, и настанет момент, когда до могилы — считанные дни, и, может быть, вспомнится вдруг именно сегодняшний день и древний старец с его книгой, и останется только затосковать о бесследно промелькнувших днях и годах…

От таких перспектив настроение снова начало падать. А старик уловил мой взгляд и не слишком деликатно закрыл книгу, навсегда лишив меня возможности узнать, чем закончил свой печальный стих неведомый автор, судя по стилю и лексике, середины прошлого века.

За окном вагона оборвался дремучий лес и потянулось то, что когда-то называлось ближними пригородами. По обе стороны, сколько хватало глаз, стояли ряды 25–30-этажных бетонных коробок, давным-давно заброшенных. Бывшие улицы и дворы густо заросли кустарником и хилой древесной молодью, наперегонки пытающейся дотянуться до солнца. Кое-где растительность закрепилась и на крышах, и в проемах выбитых окон.

Зрелище, знакомое с детства, и все же… Нет, все понятно, разбирать эти панельные небоскребы бессмысленно, взрывать — тем более, рано или поздно лес окончательно скроет их от людских глаз, как забытые города в джунглях Индостана.

— Я вижу, вам это тоже не нравится? — услышал я хрипловатый голос старика.

— Вы о чем? — не сразу понял я.

— Об этом… — он ткнул пальцем в сторону зданий и задал следующий, совершенно не относящийся к теме вопрос: — Как вы думаете, сколько мне лет?

Я решил ему польстить.

— Сто двадцать? — после определенного возраста такие долгожители любят, когда им прибавляют года.

— Совершенно верно, как это вы угадали? Обычно мне дают не больше девяноста… Ну, в таком случае вы тем более должны меня понять. В свое время я был главным архитектором Москвы… — и стал рассказывать, как он разрабатывал Генеральный план, в том числе и на эти самые районы, как все было красиво и рационально, как радовались люди, получая здесь квартиры, полные воздуха и света. И как все пошло прахом, когда началась децентрализация, население Москвы за несколько лет сократилось с двенадцати миллионов до трех…

— Нет, я не спорю, тогда тоже не все было хорошо. Смог, само собой, транспортная проблема… Однако, осмелюсь утверждать, то был по-настоящему великий город. Не уступавший Нью-Йорку, Токио, Лондону… В нем кипела жизнь… Мы гордились, нам было с чем сравнивать… Вы не представляете, что испытываешь, спроектировав и построив район на полмиллиона жителей… С нуля и под ключ!

Он продолжал, все более распаляясь, излагать мне свой технократический символ веры, да и не свой только, всего их ушедшего поколения, а я вспомнил видеофильмы тех самых лет, тот жуткий муравейник, немыслимо грязный, названный старцем «великим городом». Закопченные дома, бурое небо, улицы, забитые миллионами машин. Нет, к счастью, не каждой «великой цели» удается достигнуть.

Мне как-то ближе нынешняя тихая зеленая Москва, город широких безлюдных проспектов и обширных парков, сотен музеев, театров, библиотек и храмов, туристских центров и отелей, культурный и научный центр полумира. И я уж как-нибудь проживу без металлургических заводов и химических комбинатов чуть не на Красной площади, как бы ни был мил сердцу моего соседа такой индустриальный рай.

— Скажите, а Покровский собор не под вашим руководством взрывали? — спросил я заинтересованно.