Андрей Белый: автобиографизм и биографические практики

В «Воспоминаниях о Блоке» Белый обосновывает авторитет Блока, его духовное старшинство и утверждает его первенство в воплощении общих им обоим устремлений. В других случаях Белый в сходных терминах характеризует собственный юношеский символизм рубежа веков. Вот заявление Белого о себе начала века из «Почему я стал символистом…»:

«Теургия – символический ток высокого напряжения, преобразующий действительность, коллективы и “я” <…> Я волил в представлениях о религиозной общине преодоление духовно-революционное всех традиций представления, понятий общества, личности, искусства в творимую новую культуру <…> такая религия – с усилием вынашиваемый мной, юношей еще, мой символизм».[637]

Следующая цитата – характеристика Блока из «Воспоминаний о Блоке»:

«Он – поэт-символист, теоретик-практик, понявший конкретно зарю Соловьева, зарю наступления новой эпохи; он понял… – конкретное “да” той зари в переплавлении слоев жизни до разложенья телесности на “мозги и составы”, до облеченья себя новым телом культуры иль ризы Ее, уподобляемой эфирному току, пресуществляющему отношения человеческие в “Das Unbeschreibliche”».[638]

В обоих отрывках выражено одно миросозерцание, особая версия эсхатологического ожидания преображения, в которой мистическое разрешение истории концом мира снимается другим решением – своеобразной культурной сублимацией: преображением профанной жизни в новой культуре. Если в «Почему я стал символистом…» это миросозерцание представлено как вынашиваемая юным Андреем Белым особая разновидность символизма, то в «Воспоминаниях о Блоке» оно предстает как постижение Блока: «Блок… заостритель огромного импульса, подходящий к нему несравненно решительней Владимира Соловьева. Уже для А. А. выявление Ее облика есть не мистический акт, а культурное деланье».[639] В книге же «На рубеже двух столетий», наоборот, Блок обвинен во внесении излишней мистики в тему зари, да и совпадение заревой идеологии Блока и заревой идеологии Белого объявляется случайным.[640]

В книге «На рубеже двух столетий» и в двух следующих книгах мемуарной трилогии образ протагониста, Андрея Белого, создается по принципу негативного его противоположения образу Блока, а в «Почему я стал символистом…» – по принципу внутренней самодостаточности. В «Воспоминаниях о Блоке» образ Белого строится и по принципу борьбы с противоположностью, Блоком, и по принципу монтажного единства, в которое Блок входит своими существенными аспектами как неотъемлемая и конструктивная его часть.

Характер Белого как будто складывается из серии отражений в постоянно устремленном на него взгляде Блока. Глаза Белого постоянно отвечают глазам Блока: именно так происходит выстраивание образа Белого в тексте. Многое в жизни Белого, внешне не имеющее отношения к Блоку, определялось внутренней зависимостью Белого от Блока, его постоянным самоощущением себя в качестве не автономного действователя, а составной части системы Белый—Блок. Согласно «Воспоминаниям о Блоке», это сказывалось в постоянной ориентированности Белого на Блока, как бы соучаствовавшего во всех действиях Белого и в развитии его характера:

«Были годы, когда мы не виделись… но – не было дня, чтобы где-то не вспоминал о нем, возвращался к произнесенным меж нами словам, возвращался к строчкам… воспоминания о Блоке связалися с личными думами… Блок был, быть может, мне самой яркой фигурою времени; увлечения, устремления к людям, с которыми Блок очень часто и не был знаком, обусловливались фазою моего отношения к Блоку».[641]

Причина такого построения в том, что данная вариация Я Белого нуждается в бытии Блока и в соприкосновении с Блоком как в своем строительном материале.

2. Блок – привилегированный квази-отец