Андрей Белый: автобиографизм и биографические практики

Братство их подано как неизменная иерархия «старшего» и «младшего»: Белый, ровесник Блока, осознает себя младшим в их братстве. Развитие и самопознание Белого осуществляется в процессе постоянной оглядки Белого на «старшего брата» Блока, в реакциях Белого на действительные или воображаемые проявления Блока по отношению к «младшему брату». Белый не раз в этом контексте обращается к описанию взгляда Блока:

«Очень-очень внимательный взгляд, но не пристальный; в пристальном взоре внимания нет… З. Н. [Гиппиус] – та, бывало, приставит лорнетку к глазам, и – осматривает: не внимательным, пристальным, колючим взором, впиваясь не в целое – в черточку… Александр Александрович все оглядывал очень-очень внимательным взором; он, да, – видел целое, а не черточки целого, как З. Н.[642]

Взгляд Блока нагружен существенной функцией – отражения и одновременно создания образа Белого. В одном смысловом ряду с этим – утверждение Белого о всезнании «старшего брата» по отношению к «младшему». Мотив братства, старшинства и всеведения Блока возникает вместе с возникновением отношений Белого и Блока:

«Помню себя я с ободранной кожей; помню: А. А., тихо взяв меня под руку, успокоительными словами сумел отходить… А. А., – тихий-тихий, уютный и всепонимающий брат… и – он видел; подготовлялось тяжелое испытание: сорваться в мистерии; и потерять белизну устремлений; А. А. это знал; невыразимым сочувствием мне отвечал».[643]

Автобиографический инвариант текстов Белого сын—отец (младший—старший), один из основных инвариантов его творчества, восходит к психологической травме детства и юности, к нелегким отношениям Бори Бугаева с родителями, преимущественно с отцом. Белый проецирует амбивалентные отношения детства на отношения своей взрослой жизни и на конфликты между героями произведений. В мемуарных книгах Белого его Я поочередно входит в состав той или иной пары, вторым членом которой является старший авторитет, наделяемый атрибутами условного отца. Переходя из одной фазы своего развития в другую, Белый всякий раз показан не иначе как входящим в состав очередной пары, в которой он занимает место младшего партнера и изнутри которой он строит свои отношения с собой и с миром. В роли наблюдающих, опекающих и обучающих Белого сменяют друг друга Михаил Сергеевич Соловьев, Брюсов, Мережковский, Рачинский, Метнер, Штейнер.[644] Каждый из таких союзов знаменует собой определенную стадию в развитии Я протагониста, и каждая из этих стадий, таким образом, проходит под эгидой того или иного квази-отеческого взгляда и отмечена то специфически соловьевской, то брюсовской, то мережковской, то еще чьей-то тональностью самопознания.

В отличие от таких временных союзов, или переменных повествования, константой в мемуарах остается амбивалентное братство и диалог с Блоком. Отношения Белый—Блок в мемуарах Белого глубже и интенсивнее дружбы и несут в себе элемент, так сказать, «родственного чувства», избыточного сходства, переходящего в неприязнь – вплоть до отвращения, подобного тому, какое испытывают друг к другу Николай Аполлонович и Аполлон Аполлонович.

IV. Конструирование Я через других

Братство с Блоком – своеобразная лаборатория самосознания Белого. Потребность его в Блоке столь велика, что временами доходит до самоотождествления с ним. Поэтому и моменты их идейного, литературного расхождения каждый раз воспринимаются автором воспоминаний столь болезненно: как личная измена Блока, как предательство двойника или как бунт собственной ипостаси. Эта тенденция особенно заметна при описании литературной эволюции Блока и личной вовлеченности Белого в изменения, происходящие с петербургским поэтом.

1. Под знаком плюса: слияние с другим(и)

Расщепленность протагониста и полифоничность мемуаров Белого можно связать с его идеей об индивидууме как «коллективе».[645] Такая «коллективизация образа» представляется важным вариантом его приема слияния, объединения своего Я с не-Я.