Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915

6) «Друзья должны радоваться», пишете Вы, «тому, что мы занимаемся радикальным ремонтом негодных ветшающих построек, называемых личностями»!! Радоваться буду я потом, а теперь, пока я невыразимо страдаю при мысли, что Вы ремонтируете свою личность сверху, вместо того, чтобы начать снизу. Мы в такой мере явно расходимся (авось когда-нибудь опять сойдемся!), что я в последний раз решаюсь говорить откровенно. В личном и деловом отношении, едва только что-либо начинает идти не совсем гладко, как Вы (так же как и Эллис) становитесь просто невыносимы. Ваша несправедливость, забывчивость, постоянное «с больной головы на здоровую», постоянная отдача себя во власть моментального настроения, запутывание самых простых вещей и внезапное упрощение действительных сложностей, все Ваше экзотерическое поведение (поскольку я могу судить по отношению ко мне и к Мусагету) столь невыносимо, нестерпимо, что для меня является грозным вопросом, какую цену имеет ремонт купола, когда фундамент шатается?.. Я не виноват в том, что невиноват перед Вами (и перед Эллисом); я вовсе не выдаю себя за безупречного человека: и я многогрешен; но перед Вами и перед Эллисом (снова клянусь) я совершенно чист! –

7) «Не учиться друг у друга»; это – конечно, «нам не пристало»; в особенности я никогда не брал на себя роль учителя в чем бы то ни было (хотя нередко меня к этому и приглашали), – но верить друг другу, быть верным, доверчивым, не видеть в советах – желание опекать, в деловых замечаниях коллеги – диктаторство и полемику и т. п. –

8) Я пишу Вам на этот раз действительно в последний раз и думаю, что иначе поступить и не могу и не смею. Вы пишете, что «во мне что-то окончательно лопнет, если и т. д.» Боюсь, что во мне уже лопнуло. Дай Бог, чтобы я ошибался. –

9) Чтобы «Андрей Белый и впредь был», я страстно хочу, а потому сделаю все возможное, чтобы поддержать Вас. –

10) Неужели Вы не помните, в каком восторге был я, слушая Вашу лекцию об Эгипте[3091], слушая Ваше чтение отрывков из других частей Ваших Путевых Заметок? Наконец, я читал несколько фельетонов, как в печати, так и в рукописи…[3092] Уже который раз Вы упрекаете «друзей» в равнодушии и непонимании Вашего творчества. Доставалось и бедному Петровскому, и Мише Сизову, и другим, намекалось и на меня… Кто же тогда Вас ценит, если не мы! Вот Вы ушли в «работу» Штейнеру и ни слова не пишете мне о книге моей[3093]; неужели Вы думаете, что я хотя бы на мгновение был на Вас за это в претензии; ну что моя книга, когда Вы заняты «ремонтом личности»; а Вы с год тому назад бранили Петровского и в разговоре, и в письмах ко мне за его равнодушие к Вашему второму Голубю[3094], ибо Вы в то время были страшно против теософии и оккультного пути и очень за искусство, за литературу, за немедленное создание журнала и т. д.; но Вы забывали при этом, что Петровский «работает» Штейнеру и что его относительное равнодушие к вопросам чистого искусства есть результат «концентрации»; Вы не замечали при этом, что Петровский, вложивший всю душу свою в перевод Бёме[3095], жаждал Вашего внимания к его работе, ждал, что Вы прослушаете его чтение перевода… –

11) Что Путевые Заметки год тому назад (???), это –??? – Очень прошу Вас вспомнить и опомниться. Хотя бы, напр<имер>, то, что Вы собирались пропустить целый ряд заметок по журналам – Это стыдно, Борис Николаевич; стыдно и больше ничего!

12) Переиздание Ваших сочинений возможно лишь после их распродажи. Распродана только I симфония. Надежда есть, что распродадут вскоре Голубя[3096]. Но, разумеется, раз Вы продали второй роман Некрасову, то Мусагету смысла не имеет печатать второе издание первого романа; поэтому снеситесь с Поляковым и, если он разрешит, предлагайте Ваш первый роман Некрасову. –