Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915

Прежде всего заявляю. Начиная с африканского путешествия[3882] возникшее неудовольствие Бугаева мусагетским режимом (по поводу внешних недочетов, действительных и мнимых) разразилось письмом из Волыни, написанным по возвращении из путешествия[3883]. В этом письме был выставлен целый ряд безусловно неосновательных химерических обвинений. Пораженный и огорченный этим письмом, я ответил на него подробною критикою[3884], в ответ на которую посыпались новые обиды. С тех пор время от времени Бугаев озлобляется на меня и на Мусагет. Иногда он раскаивается и берет назад все свои обвинения и оскорбления. Эти стычки и перемирия заключились дрезденским соглашением, которому я должен был верить, т<ак> к<ак>, желая примирения, Бугаев по собственному своему почину приехал в Дрезден[3885]. Если бы не это свидание, то я бы и не удивился на все происшедшее по поводу брошюры Эллиса. Чудовищным кажется мне, что один и тот же человек мог обращать ко мне такие речи, как в Дрездене, а немного спустя написать мне оскорбительнейшее письмо на основании донесения чужого третьего лица, вместо того, чтобы спокойно, помня о доверии и дружбе, скрепленной в Дрездене, запросить о беспокоившем его деле.

В один из моментов нашей более чем двухгодичной распри, доведенный до отчаяния совершенно возмутительной несправедливостью Бугаева, я предложил ему третейский суд[3886]. Не уклоняясь решительно от него, Бугаев своими извинениями вынудил меня не настаивать более на третейском суде. Ныне я подымаю снова тот же вопрос. Я утверждаю, что все факты нашей распри и сопровождающие обстоятельства изложены в записке Бугаева совершенно неверно. В дальнейшем я буду отвечать лишь на некоторые отдельные моменты, преимущественно относящиеся к делу о «Vigilemus». Иначе мне бы пришлось повторять сказанное уже мною в письмах за эти два года, как к Бугаеву, так и к Эллису. Но я предлагаю просмотреть адресатам сего, если они не доверяют решительным моим обвинениям Бугаева в неверной передаче (пусть bona fide[3887], по неосторожности и забывчивости) всех наших с ним недоразумений, весь материал нашей переписки за два года, т<ак> к<ак> у меня сохранены все письма Бугаева и копии с моих писем.

–

Совершенно необходимым я считаю прочтение адресатами сего последних писем, полученных от Бугаева и отправленных ему касательно «Vigilemus». Фальшиво цитируя мое последнее письмо, Бугаев дал мне право без спросу у него правильно процитировать его собственное, т. е. прочесть его вслух, после чего сами собой отпадут многие его сопоставления и критические замечания.

–

Впрочем, Бугаев одною мелочью подорвал сам доверие читателей его записки к критическому ее методу. Желая высмеять мой синтаксис, он спрашивает, кто гнездо сплетен – Анненкова или Москва?

А вот цитата из моего письма, которой не нахожу в своей копии: «на основании неверных слухов и сплетен, дошедших до Анненковой»[3888].

–

В сущности, такими недоразумениями преисполнена вся записка. Бугаев совершенно не умеет читать писем. Вопрос о диктатуре поднят мною теоретически. «Vigilemus» прошла конституционно. Другой пример. Я не отказывал Бугаеву в напечатании его статьи о ритме Штейнера, ни прямо, ни намеком. Я высказал только в письме свое личное мнение о неверности критики Бугаева[3889]. Никогда в отношении к Бугаеву я не играл роли старшего редактора. Впрочем, насколько Бугаев понял и оценил мое отношение к нему, видно из того, что он был удивлен, как он сам пишет, моим предложением написать о мистериях Штейнера и объяснил себе это моим желанием загладить какую-то мою некорректность в отношении к нему. Заявляю здесь, что ни единой некорректности в отношении к Бугаеву я себе не позволял и что в его признаниях усматриваю наивное обнаружение окончательного непонимания характера наших отношений.

–

Новостью является для меня утверждение Бугаева, будто я отстранил его от соредактирования со мною «Трудов и Дней» помимо его желания[3890]. Насколько грубо искажены здесь обстоятельства, станет ясно каждому, кто прочтет нашу переписку, относящуюся к тому времени. Впрочем, думаю, что знающие меня едва ли могут поверить этому утверждению Бугаева.

–

Несмотря на то, что в моем письме от 12/25 Х вполне ясно излагаются обстоятельства, касающиеся «Vigilemus», вплоть до момента получения ругательного письма Бугаева ко мне (на кот<орое> я в упомянутом письме и отвечаю)[3891], Бугаев в своей записке вместо извинения, кот<орого> я вправе был ждать, снова касается тех же обстоятельств, столь химерически освещая их, что можно подумать, что он вовсе не читал моего письма, а только вычитывал из него отдельные слова. Чрезвычайно трудно передать в связном изложении все моменты дела о «Vigilemus», если хочешь при этом коснуться и важнейших искажений, какие позволил себе Бугаев. Вот почему я и впредь, имея в виду, что хронология этого дела известна адресатам сего, позволю себе отрывочную передачу.

–