Андрей Белый. Между мифом и судьбой

Не гориллам применять на практике идеи социального ритма. Действительность показывает, что понятие общины, коллектива, индивидуума в наших днях — «очки в руках мартышки», она — «то их понюхает, то их на хвост нанижет»… Восток гибнет от безобразия своего невежества. Запад гибнет от опухолей «брюха», но не невежественному Востоку оперировать эту опухоль… Оперировать может умеющий оперировать. Не умеющий — зарезает, — и мы зарезаем себя и Запад.

…Все окрасилось как-то тупо бессмысленно. Твои интересы к науке, к миру, искусству, к человеку — кому нужны в «СССР»?..

Чем интересовался мир, на протяжении тысячелетий… рухнуло на протяжении последних пяти лет у нас. Декретами отменили достижения тысячелетий, ибо мы переживаем «небывалый подъем».

Но радость ли блестит в глазах уличных прохожих? Переутомление, злость, страх и недоверие друг к другу точат эти серые, изможденные и отчасти уже деформированные, зверовидные какие-то лица. Лица дрессированных зверей, а не людей.

Ближе к друзьям, страдающим, горюющим, обремененным. Огромный ноготь раздавливает нас, как клопов, с наслаждением щелкая нашими жизнями, с тем различием, что мы не клопы, мы — действительная соль земли, без которой народ — не народ. Нами гордились во всех веках, у всех народов, и нами будут гордиться в социалистическом будущем…

Мы — люди нового сознания — как Ной, должны строить ковчег, он в усилиях распахнется в Космос. Даже гибель земли — не гибель вселенной, а мы — люди вселенной, ибо мы — вселенная[1593].

То есть «Выдержками…» (было сделано как минимум четыре их копии) пользовались не только следователи, ведущие дело, но и составители годового отчета СПО ОГПУ.

Куда же делся сам дневник? Можно предположить, что его «перемещения» были напрямую связаны с итогами следствия по делу антропософов. Белого хоть и объявили главой и идеологом контрреволюционной организации, но не арестовали. Вместе с тем его и не освободили от бдительной опеки ОГПУ. «Обвинительное заключение» 1931 года заканчивалось многообещающим указанием: «Материал предварительного следствия в отношении гр-на Бугаева Бориса Николаевича (А. Белый) выделить из настоящего дела и передать в СПО ОГПУ»[1594]. Таким образом, в 1931‐м готовилось уже не групповое, а персональное дело против Андрея Белого по обвинению в контрреволюционной деятельности, в том числе и антропософской.

Думается, что рукопись дневника была в составе тех «материалов предварительного следствия», которые московский СПО передал в более высокую инстанцию того же ведомства для подготовки нового, более громкого судебного процесса. Эти материалы, как известно, не были пущены в ход и, видимо, пропали. Как бы то ни было, но наши попытки отыскать эти материалы (и предположительно находящийся среди них дневник) пока успехом не увенчались. Поэтому остается только горевать об утрате столь важного литературного памятника и одновременно радоваться тому, что Белый умер своей смертью, а также — довольствоваться тем, что уцелело: небольшими (около 1 печатного листа) «Выдержками из дневника Андрея Белого 1930–<19>31 г.», сделанными сотрудниками ОГПУ для подкрепления «Обвинительного заключения» по делу о контрреволюционной организации антропософов.

К сожалению, ремингтонистка, перепечатывавшая «Выдержки…», оказалась, мягко говоря, не очень профессиональной.

В машинописи много пропусков — очевидно, не удалось разобрать почерк Белого. В нескольких случаях слова и выражения вписаны от руки: похоже, «компетентный товарищ» пытался помочь (не всегда удачно) в расшифровке текста.