Андрей Беспамятный: Кастинг Ивана Грозного

Поутру же начались хлопоты другие. Поскольку доспехов, подходящих Матяху по росту и стати, в усадьбе не нашлось, для него срочно слатали тегиляй: пошили, вставив на боках суконные клинья и прикрыв их кольчужными лоскутами, длинный и толстый, плохо мнущийся халат, набитый ватой и конским волосом, местами выпирающим из швов. Помимо суровых ниток, халат всюду простегивала тонкая стальная проволока, а потому так просто, саблей без сильного замаха или ножом, прорезать его было невозможно.

Пока Андрей на нижнем этаже дома занимался примерками и ждал, когда подворники управятся с работой, у стен усадьбы собирались отряды: десять ратников во главе с Дорошатой, пятнадцать — у Лебтона, двадцать — у боярина Хробыстина. Лютов и Юшин пришли сам-два, а помещика Лыкова, как назло, дома не оказалось, в Хлынов ненадолго отъехал. Ждать времени не имелось.

Получив готовое защитное снаряжение, Матях отправился на конюшню, где ярыга подвел ему оседланную чалую[109] лошадь, пояснил, что лежит в сумках на заводных скакунах, и вручил поводья сразу трех коней. После этого у боярского сына осталось времени только на то, чтобы перехватить на кухне пару пирогов с зайчатиной и подняться в седло.

В этот раз отряд из шести десятков всадников шел без обоза. Только благодаря этому Илье Федотовичу и удавалось двигаться по узкой, местами вовсе растворяющейся среди кустарника и травы тропе, петляющей у самого берега Лобани. Вытянувшийся в длинную цепочку отряд огибал взгорки и болотины, нырял в овраги и выбирался на холмы, пробивался через ивняки или вброд переходил неглубокие ручьи и протоки, впадающие в реку. Боярину Умильному ни разу не удалось перейти в галоп или хотя бы на рысь, но кони все равно шли раза в три быстрее пешего человека, а потому уже первую дневку воины устроили у впадения Лобани в Кильмезь. Напоив коней, люди повесили им торбы, сами подкрепились пока еще свежими пирогами и спустя примерно час повернули на закат, двигаясь вдоль реки. К сумеркам ратники вышли на берег Вятки и даже успели продвинуться вниз по течению еще на несколько верст.

Отряд остановился, только когда окончательно стемнело. В первую очередь воины позаботились о лошадях, сняв с них поклажу, расседлав и напоив. Потом подкрепились сами и улеглись спать. Бояре, за исключением Лебтона, растянулись прямо на земле, завернувшись в медвежьи шкуры — немцу его холопы расстелили ворсистый бухарский ковер, положили высоко взбитую подушку и ватное одеяло. Холопы ограничились снятыми с конских спин потниками, чепраками либо попонами. Правда, кое-кто имел в загашнике сшитое из звериных шкур покрывало, а сержант нашел в одном из своих тюков войлочный цветастый ковер, в который и завернулся, словно сосиска в тесто.

Утро началось с пирогов, нескольких глотков сырой речной воды, запитой хлебным вином, седлания коней. Спустя час после подъема малый отряд кованой рати уже двигался рысью по тропе, ставшей достаточно широкой и утоптанной. Да и Вятку, в отличие от Лобани или Кильмезя, мало где можно было пересечь вброд, пусть даже и погрузившись по самый подбородок.

Незадолго до полудня всадники миновали Мамлыж, поднявший рубленые крепостные стены на другом берегу реки. К этому времени тропа раздвинулась настолько, что на ней могли разъехаться двое верховых. Время от времени встречались утоптанные поляны со следами кострищ. Видимо, там нередко останавливались на ночлег рыбаки или купеческие ладьи. Короткая дневка на одной из таких стоянок, уже успевшие приесться неизменные русские расстегаи, пряженцы, ватрушки и пироги, и снова тряская походная рысь, седло, отбивающее задницу, словно деревянное сиденье в автомобиле без амортизаторов.

Лес расступился совершенно неожиданно. Только что по сторонам тянулись непролазные чащобы — как вдруг по глазам ударил свет, впереди открылись хлебные поля и шелковистые луга, еще не успевшие нарастить траву после покоса. Боярин Умильный уверенно повернул от Вятки к стоящему неподалеку поселку, и вскоре по широкой, накатанной тысячами телег дороге, проходящей сквозь старинную деревню Дым-Дым-Омга,[110] стремглав промчался отряд кованой конницы: шестьдесят всадников, две сотни коней. Куда несутся витязи и откуда, спрашивать никто не стал; даже те смерды, что находились на улице, предпочли разбежаться по дворам или скрыться в проулках.

Новый ночлег (вместо закончившихся пирогов ратники подкрепились солониной, запивая ее хмельным медом), и утром снова скачка — теперь уже по хорошо накатанному тракту через Кизнер и Грахово, по которому в обход еще недавно разбойничьей Казани купцы возили с Камы на Русь лечебное земляное масло[111] и гоняли для продажи скот. Через четыре часа, миновав богатые села Абалач и Бизяки, воины выехали к Каме.