Андрей Битов: Мираж сюжета

Из «Преподавателя симметрии», аттестованного Битовым как роман-эхо: «Мне показалось, что я стою на краю… безумия, и так плавно, так неуловимо и непрерывно закручивается оно, так головокружительно – воронка, куда утекает сознание, как в песок, – что и не заметишь, как окажешься на внутренней поверхности явлений, проскользив по умопомрачительной математической кривизне, и выглянешь наружу оттуда, откуда уже нет возврата».

Автор прикладывает воронку ко рту и дудит в нее, что есть мочи, в надежде (тайной или явной, бог весть) быть услышанным, другое дело, что акустика в этой местности плохая, бескрайнее пространство, оно же Великая Степь, поглощает звучащий текст, который есть жизнь, а жизнь поглощаема временем.

Сочинитель убирает воронку ото рта, смотрит себе под ноги и видит там камни.

Потом поднимает глаза вверх и видит облака.

«Это не камни. Это облака», – думает он.

Поэт, художник, музыкант, «работник культуры», как он сам себя называл, Дмитрий Александрович Пригов говорил: «Любой, кто занимается искусством, у него есть какая-то внутренняя потребность быть понятым. Хоть какой-то критической массой зрителей… Это не обязательно миллионы, но человек двести-триста нужно. Потому что нужно пространство для эха, для акустики… Конечно, есть люди такого шизоидного плана, которые могут всю жизнь считать себя гениями, ни для кого не… Но обычный тип художника, это себялюбивый, нарцисстический, амбициозный тип. Который хочет, чтоб его любили. Чтоб любили только его, а не соседа. И чужой успех ему – это как кость в горле, как укор».

Единственным способом обрести это пространство для эха, отстраниться от своей «манеры» и мерзости обыденного, то себя, придуманного благородного, и себя, настоящего «себялюбивого и амбициозного», является осознанное вхождение в мимоестественное, по сути, Митишатьевское состояние, когда уже невозможно понять, где лицо, а где личина, где актерствование, а где сокровенное.

В романе «Преподаватель симметрии» есть весьма характерная сцена, когда некое мимоестественное голубоглазое существо (то ли демон, то ли медиум), не внушающее, впрочем, ни малейшего подозрения и неприязни, извлекает из портфеля «толстые кипы фотографий разного формата и возраста, словно наворованные из многочисленных любительских и семейных альбомов, – недодержанные и передержанные, в подтеках проявителя, с лохматыми пятнышками клея и оборванными углами».

На одном из этих кадров автор узнает себя.

Битов пишет: «Фотография запечатлелась во мне навсегда, она у меня и сейчас перед глазами. О, я изучил ее, как ничто другое за всю мою жизнь! Но только, может, их было последовательно три, как кадры киноленты. Или, на долю секунды, фотография стала стереоскопична настолько, что можно, казалось, было заглянуть и за спину сфотографированных… я вглядывался в фотографию (а она была словно наклеена у меня на внутренней стенке лба, как на экране).

Итак, на фотографии был бесспорно я, и мое будущее лицо мне нравилось и подходило…»

Но в то же время словно бы другой человек, со стороны наблюдающий за автором, восклицал: «Но это был действительно не я! То есть это кто угодно мог быть. Пол-лица было закрыто неким аппаратом, отчасти напоминавшим фотографический, отчасти некое фантастическое оружие с дулом наподобие ружья – во всяком случае, этот тип с фотографии как бы целился, и те пол-лица, что не были скрыты аппаратом, были прищурены и перекошены…