Андрей Громыко. Ошибка мистера Нет

Стоковский был первым, кто сообщим советскому послу о победе и принес свои поздравления. Потом поздравления хлынули потоком. Звонили самые разные люди, знакомые и незнакомые, известные и простые граждане Америки. Звонили дипломаты, государственные и общественные деятели, русские эмигранты, из тех, кто переживал за Россию и продолжал ее считать своей страной.

– К нам в посольство без конца идут люди, – сообщала ему прерывающимся от волнения и счастья голосом Лидия Дмитриевна, которая оставалась в Вашингтоне. – У ворот огромная очередь. Все ждут, что ты выйдешь и скажешь речь. Мы объясняем, что ты в Сан-Франциско на конференции, а они все равно стоят и ждут. Говорят: «Пусть русские выходят, мы будем их поздравлять…»

Да, это был незабываемый день. И тогда всему миру было ясно, кто победил Гитлера, кого надо поздравлять с этой великой победой.

Увы, короткой оказалась эта память. В наши дни и государственные деятели США, и простые американцы считают, что победу над фашистской Германией одержали именно США, а вот СССР в той войне вел чуть ли не бои местного значения. В нынешних американских учебниках из всех событий на Восточном фронте упомянута лишь Сталинградская битва, да и то вскользь. Ни битвы за Москву, ни Курска, ни танкового сражения под Прохоровкой как будто и не было вовсе! По мнению авторов учебника, «блицкриг застал Сталина врасплох, но немцы, подобно Наполеону, натолкнулись на русского генерала Зиму». Словом, после окончания школы внуки наших бывших союзников останутся в полной уверенности, что победную точку во Второй мировой поставили Соединенные Штаты. В гордом одиночестве, с помощью ядерной бомбы. Могло ли такое прийти тогда в голову Громыко, другим дипломатам, которые искренне считали американцев не только своими союзниками, но часто и более искренними друзьями, чем другие союзники?

Хотя после смерти Рузвельта, которая произошла, как уже сказано, в апреле, перемены в отношении к вчерашним соратникам уже чувствовались. Чувствовалось даже в тоне, с каким новый президент США Гарри Трумэн говорил о победе, выступая в тот день по телевидению перед американским народом. Народ ликовал, а лицо его президента было каменно-сдержанным, слова сухими и казенными. Еще более заметно это было во время встречи с Трумэном, на которую Громыко сопровождал Молотова накануне конференции в Сан-Франциско, – поприсутствовать на ней министра иностранных дел СССР настоятельно приглашал еще Рузвельт. Громыко не видел Трумэна до встречи всего несколько недель, но как же изменился за это время новый президент США! Еще совсем недавно он, казалось, просто источал любезность и обходительность, бурно выражая восхищение героизмом советских солдат, теперь же в каждом его слове и жесте сквозила сухость. О чем бы ни заходил разговор, все жестко отвергалось, временами даже казалось, что он не слушает собеседника. Между тем речь шла о предстоящей первой сессии Генеральной Ассамблеи ООН, на которой Советский Союз должен был выступить по некоторым вопросам с совместной позицией с США. Это и предполагалось обсудить. Однако разговора не получилось. Трумэн явно старался обострить встречу, демонстративно отказываясь даже от мелких компромиссов.

Советским дипломатам было очевидно, что все дело в новом грозном оружии – атомной бомбе, обладателем которой вот-вот должны были стать США. Трумэн считал, что тогда Америка станет диктовать свою волю всему миру, в том числе и СССР. Советская разведка работала несомненно лучше американской – если ей, а стало быть и руководству Советского Союза, все и давно было известно про Манхэттенский проект, то американский президент о работах над созданием атомной бомбы в СССР если и подозревал, то, видимо, не предполагал, что они также близятся к завершению. Иначе, надо думать, поведение было бы другим.

Об этом и сказал Громыко на встрече с членами Политбюро на ближней даче Сталина накануне Потсдамской конференции:

– Конечно, Трумэн не Рузвельт. Это хорошо известно. Полагаю, что по некоторым вопросам президент займет жесткую позицию, например, по вопросу о репарациях в пользу СССР, о Польше, о демилитаризации Германии. К этому, конечно, надо быть готовым.

Молотов его поддержал. Так что обстановка и настроение были такими же, как перед Ялтой, хотя, казалось бы, уверенности должно было быть гораздо больше, многие важнейшие решения уже были приняты. Но все было еще сложнее, чем раньше, дыхание холодной войны, пока не объявленной, но приближающейся, уже ощущалось. Хотя и в «горячей» еще не была поставлена окончательная точка, еще предстояло последнее сражение с Японией.