Андрей Капица. Колумб XX века

Андрей Петрович писал в своих машинописных листках: «Лодку спустили на воду в Москве, на Воробьевых горах, на водной базе ЦДКА (Центральный дом Красной Армии имени Фрунзе, предтеча ЦСКА. — Прим. авт.). Она бодро бегала по Москва-реке, пыхтя своим крошечным, но очень тяжелым мотором. Силенок в нем было, по-моему, всего 10–12. Отец привез его из Англии вместе с лабораторным оборудованием и возлагал на него большие надежды, которых тот не оправдал. А как-то на нашу дачу забрались воры и, прельщенные блестящими деталями мотора, стащили его вместе с другой мелочью. Но через сто метров бросили — ноша оказалась не по силам даже для четырех человек, хотя была оборудована собственными носилками для переноски. Все как будто специально было приготовлено для воровства! Но тяжел был, мерзавец, спасу нет. Уже после войны мы заменили его автомобильным двигателем от „Москвича“, и наша лодка действительно стала носиться по Москве-реке на даче, таская за собой аквапланиста (акваплан: буксируемая катером глиссирующая доска. — Прим. авт.) и вызывая всеобщую зависть моих сверстников. Но все это было потом.

А пока гремели процессы над изменниками Родины. Люди исчезали неизвестно куда. Шла война с японцами на Дальнем Востоке, которую почему-то называли „инцидентом у озера Хасан“, потом случились столкновения на Халхин-Голе. И хотя мне давно полагалось ходить в школу, была приглашена учительница, с которой я за два года прошел программу первых двух классов.

В 1939 году началась Финская война. Как нас убеждали, финны на нас напали. В газетах и кино были только победные реляции. Но война шла где-то там на Севере, в окрестностях Ленинграда, а в Москве жизнь практически не менялась. Мальчишки по-прежнему играли в войну, только вместо „белых“ и „красных“ появились „наши“ и „белофинны“. К весне война кончилась. Многие вернулись с фронта и рассказывали совсем иное, нежели писали в газетах. Но потом притихли. Вообще об этой войне постарались позабыть.

Только в 1940 году я поступил в третий класс 8-й школы. Почему маме взбрела в голову идея учить меня дома, а не в школе, я не знаю. Может быть, приключения моего брата Сергея в школе имени Лепешинского для детей начальства насторожили ее (как рассказала дочь Андрея Петровича Анна Андреевна Капица, Сережа был пойман педагогами той школы, когда бегал по коридору с криками „Бей микоянчиков, наркомчиков!“ — Прим. авт.). Во всяком случае, мой брат также был переведен в 8-ю школу, где мы год проучились вместе. В школе мы вымарывали из учебников истории имена знаменитых военачальников и их портреты. Дома при нас родители на эту тему не разговаривали. Почти не говорили об этом и мальчишки во дворе. А в школе сторонились тех, у кого были арестованы родители»[116].

Казанский гамбит

«Мы услышали молотовскую речь, — вспоминала Анна Алексеевна, — объявление войны, когда ехали из города на дачу, по приемнику в машине. Надо было начинать какую-то новую жизнь. Примерно через месяц большая часть Института была эвакуирована в Казань. Отправили туда мы и наших сыновей, а сами еще какое-то время жили в Москве… А потом пришлось уезжать в Казань, и было это, наверное, в октябре. Я помню, что ехали мы туда вместе с Фрумкиными — Амалией Давыдовной и Александром Наумовичем (академик АН СССР, физикохимик, создатель электрохимической научной школы. — Прим. авт.). В Казани мы поселились в помещении бывшей дворницкой университета. Мы жили внизу, а на втором этаже — Чудаковы (семья академика Е. А. Чудакова, специалиста по автомобильному транспорту. — Прим. авт.). Посреди нашей квартиры была большая круглая печь, которая отапливала три или четыре маленькие комнаты, в которых мы и расположились.

В Казани я начала работать в госпитале сестрой-санитаркой в хирургическом отделении. Я была „подъемной силой“ и могла сгодиться абсолютно на любую работу. Петр Леонидович устроил себе лабораторию в главном здании университета. В те годы он в основном занимался кислородом и довольно часто в связи с этим ездил в Москву»[117].

А вот что написал о военных годах сам Андрей Капица в предисловии к мемуарам своего деда А. Н. Крылова: «Алексей Николаевич Крылов жил всегда в Ленинграде, наша семья — в Москве, а война свела нас в первые месяцы войны, в августе 1941 года, в Казани, куда была эвакуирована часть научных учреждений Академии наук СССР из Москвы и Ленинграда.

Хорошо помню, как в первые дни августа 1941 года вместе с сотрудниками Института физических проблем, директором которого был тогда мой отец Петр Леонидович Капица, я приехал в Казань. Отец с матерью и старшим братом еще оставались в Москве.

Город поразил меня своей тишиной и какой-то мирностью. Конечно, и здесь ощущалась война, но не было ежедневных воздушных тревог, грохота зениток, заклеенных крест-накрест бумажными полосками окон, неизменных противогазов на боку, ночных дежурных на крыше. Вскоре после моего приезда было введено затемнение»[118].