Андрей Капица. Колумб XX века

Самое важное — выработать плавные, не очень быстрые движения. Идти приходится боком, повернув голову так, чтобы край капюшона закрывал лицо от ветра. За время похода мы научились ходить боком, как крабы, чтобы не подставлять лицо ветру, хотя лишь узкое окошко открывает два глаза и часть переносицы. Но и этого достаточно, чтобы испытать на себе все прелести обжигающего ветра».

Наступает Первое мая. Торжественной линейкой с поднятием государственного красного флага, как и положено дома, в Советском Союзе, участники первого советского антарктического похода отмечают Международный праздник трудящихся.

Андрей записывает в дневник: «Бабарыкин достает спрятанную пачку „Беломорканала“. Вот уже три дня, как курить нечего. На душе тепло и радостно».

Но на следующий день обстановка меняется: «2 мая очень тяжелый день, стало пуржить, видимость сократилась в несколько раз; делали большие крюки, огибая надувы. За весь день с трудом прошли пять километров, хотя двигались около шести часов подряд. Вечером получили приказ Сомова искать посадочную площадку для самолета и около нее останавливать поезд на зимовку.

3 мая с утра двинулись вперед… У всех одна и та же мысль: хоть бы подольше не встретить площадки — дойти бы как запланировали до 400-го километра. Весь день — движение, и вот, наконец, Втюрин находит полосу, свободную от застругов. Все сходятся на том, что она „мало подходит“. К 5 часам вечера останавливаемся на 339-м километре. Ждем самолета…

Вечером с Павлом Кононовичем провели астрономические наблюдения. Долго вечером Сенько сидел и считал координаты, и уже поздно вечером он сделал всем нам подарок… эта точка находится на расстоянии 374 км от Мирного. Подарок Сенько заключал в себе 35 км пути, а значит, до цели всего 26 километров.

Рано утром 4 мая снова получили извещение, что вылетел самолет Ан-2. Продвинули поезд на один километр к югу — там посадочная полоса лучше… Через два часа над головой раздалось гудение мотора, а еще через несколько минут самолет стоял около поезда и разгружал стройматериалы, продовольствие, ящик папирос… К нам прилетел плотник Фирсов, а с самолетом должны были улететь Сенько и Щекин. Но при взлете, ударившись о заструг, сломалась стойка правой лыжи. Самолет сильно развернуло, и он стоит, покосившийся на одно крыло. В результате у нас не только не уменьшилось количество людей в балке, а даже увеличилось на пять человек. Послана радиограмма в Мирный с сообщением о поломке самолета. Приказ Сомова: „Строить станцию, посадочную площадку и ждать тяжелый транспортный самолет Ли-2, который привезет запасную стойку и еще стройматериалы для строительства станции“.

Итак, 4 мая 1956 года в 9 часов 18 минут санно-тракторный поезд сделал свою последнюю остановку, пройдя за 32 дня расстояние в 375 км, и в точке с координатами 69°45? южной широты и 93°30? восточной долготы на высоте 2700 метров над уровнем моря перестал существовать.

Балки были сдвинуты вместе, компактной группой, и сделан общий тамбур. В дальнейшем эта станция получила название Пионерской. Мне пришлось быть строителем этой станции, еще месяц я прожил здесь, проводя исследования. Только 7 июня 1956 года прилетевший из Мирного самолет увез Бабарыкина, Маликова, Фирсова и меня»[188].

Впоследствии эти дневники двацатичетырехлетнего Андрея частично публиковались в журнале «Юность» за 1958 год под заголовком «Вглубь ледяной пустыни».

Но как-то уж слишком гладко у Андрея все описано! Одиннадцать мужиков месяц по страшному морозу трясутся в тесном и душном, насквозь пропитанном сизым моторным выхлопом балке. Многие в недавнем прошлом фронтовики, личности, герои. Неужели между ними не было конфликтов? Были, да еще какие! Вот только Андрей Капица ни об одном не написал.

А вот Борис Иванович Втюрин рассказал об одном случае на Пионерской уже после отлета Андрея, во время зимовки. Приведем этот рассказ, чтобы представить, какой накал страстей бывал на южной макушке Земли:

«Долгушин вспыльчивый — знал себе цену (он еще до войны сделал несколько крупных географических открытий на Приполярном и Среднем Урале и написал книгу „Север Европейской части СССР“. — Прим. авт.). И Гусев — тоже доктор наук, имеющий заслуги, в войну он возглавлял отряд, который возвращал Эльбрус Советам. Поэтому у него тоже было основание себя подать! Долгушин сделал там шурф, глубокий, шестиметровый. А Гусев подумал, что раз выкопал, так и вылезет, ничего! Пошутил и ушел. А Долгушин еле выбрался оттуда. „Хоть замерзай!“ — говорил. Это он, конечно, преувеличил, потому что хватились бы все равно. Но его невнимание Гусева обидело — такой скандал произошел! До такой степени Долгушин обиделся, что, ничего не взяв с собой, пешочком отправился со станции Пионерской в Мирный. А до него четыреста километров! Зимой. Вот они все и бросились за ним уговаривать: „С ума сошел? Ты ж замерзнешь!“ Еле уговорили. Он с грехом пополам наладился в коллектив, но всю первую зимовку, даже когда они уже вернулись в Мирный, Долгушин с Гусевым не разговаривал».