Андрей Кончаловский. Никто не знает...

когда мне одиноко, слышу над собой мамин голос и повторяю про себя ее слова: «Спи, мой

Андрончик… Спи, мой маленький…»

Глава первая «…Когда пускался на дебют…»

… От шуток с этой подоплекой

Я б отказался наотрез.

Начало было так далеко>,

Так робок первый интерес.

Борис Пастернак

1

Семейная традиция настигла юного Андрона едва ли не сразу по возвращении с родными

из эвакуации в Среднюю Азию, в семь-восемь лет.

«…У мамы была ближайшая подруга — Ева Михайловна Ладыженская, мосфильмовский

монтажер. Она много работала с Эйзенштейном, Пудовкиным, Роммом, впоследствии

монтировала и моего «Первого учителя»… Так вот, как-то зимним днем 1945 года мама и Ева

Михайловна, пообедав и выпив водочки, решили, что самое время учить меня музыке… Они

отвели меня в музыкальную школу в Мерзляковском переулке: так началась моя несостоявшаяся

карьера…»

Наталья Петровна музыку обожала. Читатель помнит, особого рода приязнь к первому

мужу родилась из-за того, что он был неплохим пианистом. А расстались недолгие супруги,

говорят родные, потому что к музыке, точнее, к исполнительству вернуться молодой муж не

пожелал. Очень стеснялся публичных выступлений…

И Андрей музыку уже никогда не оставит, хотя из консерватории уйдет, и его карьера на

исполнительском поприще не состоится. Занятия музыкой, кроме прочего, способствовали

развитию самодисциплины, не позволяли избаловаться. Но с восьмого-девятого класса от рояля

потянуло в шашлычную у Никитских ворот, в доме, где находились, между прочим, кинотеатр

повторного фильма и фотоателье.

Заведение регулярно посещалось с момента, когда Андрей, окончив в 1952 году

музыкальную школу, поступил в музыкальное училище при Московской консерватории (1953).

Образовалась компания, пропивавшая здесь случайным трудом или иным путем добытые

деньги. То были одаренные люди. Среди них, например, появлялся Вячеслав Овчинников.

Творческое сотрудничество с Андреем он начал с его вгиковской короткометражки «Мальчик и

голубь». Потом писал музыку к «Войне и миру» С. Бондарчука и «Андрею Рублеву»

Тарковского, к «Дворянскому гнезду» Кончаловского. И Овчинников, и другие приятели моего

героя, часто бывая позднее в доме Михалковых-Кончаловских, устраивали ночлег на

раскладушке под тем самым роялем, за которым юный Андрей постигал нелегкий труд

музыканта…

В детские и отроческие годы круг общения Андрея не был таким уж широким. Как он сам

полагает, в учебных заведениях, общеобразовательных и специальных, его скорее не любили.

Из периода подросткового и раннего юношеского обучения он мало кого помнит из

однокашников и педагогов. Неравнодушно называет одного человека. По внешности, как

казалось Андрею, это был странный гибрид Муссолини и Кагановича. Преподавал в

музыкальном училище историю СССР и назывался Коммуний Израилевич (прозвище — Кома).

Кома позволял себе иронизировать в рамках общеупотребительной программы по

истории, а также выходить за ее пределы — в рассказах о Троцком, например. Именно от него

Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»

50

юный Андрей впервые услышал и при этом навсегда усвоил, что у Максима Горького самое

гениальное произведение — «Жизнь Клима Самгина», «роман, очень серьезно раскрывающий

русский характер, а за ним и гибель всего сословия».

«Кома был больше, чем учитель. Он был настолько интересен, что мы собирались у него

дома, разговаривали, пили водку. Он нас любил, от него веяло инакомыслием, хотя времена

были такие, что и слова этого нельзя было произнести. Тем не менее именно инакомыслие

сквозило и в его жестком глазу, и в иронической интонации, и в манере общения с нами…»

Но не общеобразовательная школьная программа, а именно музыка влияла на становление

Андрея. Где-то в своих воспоминаниях он рассказывает, как впервые, во время болезни, лежа в

постели, услышал Скрябина. От этой музыки у него «чуть не случился оргазм». Если

исполнитель, по его собственным представлениям, из Кончаловского не получился, то музыка

все же звучала в нем всегда. Во всяком случае, структура его картин, признается режиссер,

тяготеет к чувственно выразительной музыкальной форме.

Эдуард Артемьев, композитор, знакомый около полувека с режиссером и постоянно с ним

сотрудничающий, рассказывал в одном из интервью уже на рубеже 2000-х годов: «В конце

1950-х оба учились в Московской консерватории. Я — на отделении композиции, Андрон — на

фортепианном факультете. Пианистом он был блестящим, и когда уже на последнем, пятом,

курсе решил консерваторию оставить, это было для всех нас полнейшей неожиданностью.

Потому что он был виртуозом, и я помню, как легко исполнял такую технически сложную вещь,