Андрей Миронов: баловень судьбы

«Мне это очень понравилось», как он сказал. Вот такая деталь. Четырнадцатого августа, когда он привез меня в гостиницу, я попросила остановить машину у рынка, хотела чего-нибудь купить вкусного. Вот удивительно, стояла его машина перед переходом, он высадил меня, я вышла, он не едет. Я иду по переходу. Думаю, наверное, смотрит. На меня. И мне это приятно. Поворачиваюсь, на меня никто не смотрит. Я увидела его профиль в машине. Он сидит и тщательно убирает все пленки. И складывает их в пакет. Сложил и все убрал. В этот день. Зачем? Непонятно. Вот невольно, знаете, возникают какие-то мелочи, как будто человек готовится к чему-то. Сложил все очень тщательно и завязал этот пакет.

И вот сижу в номере, раздается телефонный звонок. Шура Ширвиндт звонит:

– Ты не можешь мне дать телефон Андрюши? Или позвони ему сама, попроси, чтобы он заехал за мной перед спектаклем, потому что у меня что-то с машиной не то.

Я нашла Андрюшу, попросила захватить Шуру в театр. И мы переиграли план на вечер, он сказал:

– Не встречай меня на дороге, потому что я Шуру привезу после спектакля. Жди у входа в гостиницу.

Он заехал за Шурой примерно без пятнадцати шесть. Вот это очень интересная, странная подробность. Я знала, что он заедет за Шурой, и хотела спуститься, повидаться с Андрюшей. Но не спустилась, потому что уснула мертвым сном. Я никогда так не спала, как в этот день. Уснула Маша, уснула я, уснула Таня Данилина, уснул ее сын. Мы рядом жили. Уснули где-то полшестого. Мертво. И проснулись в полвосьмого вечера. Но такого не было в жизни у меня никогда – так уснуть. Когда проснулась, думаю: где я, кто я, в стенку почти пошла…»

В тот роковой вечер 14 августа Миронов играл на сцене Рижского оперного театра в спектакле «Женитьба Фигаро». Спектакль начался без опозданий и ровно двигался до 3-го акта, 5-й картины, последнего явления. Далее произошло неожиданное. Вспоминают очевидцы.

О. Аросева: «Мы почти уже отыграли спектакль. Андрей сказал мне, Марселине: „Прощайте, матушка!“ Так нежно, серьезно сказал. И я ему ответила: „Прощай, сынок!“ Ушла со сцены за кулисы и с кем-то тут же поделилась: „Андрей очень серьезно, глубоко стал Фигаро играть. В нем что-то новое рождается…“

Началась финальная сцена, где все мы переодеваемся, прячемся – Сюзанна, Графиня, Марселина, а Граф, пытаясь разоблачить неверную жену, гоняется за нами и попадает в идиотское положение. У Фигаро в финальной сцене великолепный монолог…»

Вспоминает А. Ширвиндт: «Фигаро: Да! Мне известно, что некий вельможа одно время был к ней неравнодушен, но то ли потому, что он ее разлюбил, то ли потому, что я ей нравлюсь больше, сегодня она оказывает предпочтение мне…»

Это были последние слова Фигаро, которые он успел произнести…

После чего, пренебрегая логикой взаимоотношений с графом, Фигаро стал отступать назад, оперся рукой о витой узор беседки и медленно-медленно стал ослабевать… Граф, вопреки логике, обнял его и под щемящую тишину зрительного зала, удивленного такой «трактовкой» этой сцены, унес Фигаро за кулисы, успев крикнуть «Занавес!»

«Шура, голова болит», – это были последние слова Андрея Миронова, сказанные им на сцене Оперного театра в Риге и в жизни вообще…»

А вот что вспоминает об этом же дочь Миронова – Маша: «Я не знаю, почему пошла на этот спектакль. Все жили в Риге, а мы с мамой (Е. Градовой) – в Юрмале. В тот день мама купила нам билеты на концерт Хазанова. Но в последний момент я сказала: лучше я посмотрю спектакль. Я очень любила „Женитьбу Фигаро“, видела ее уже несколько раз. Но в тот день меня как будто что-то толкало в театр…

Конечно, никто не предполагал, что с отцом так плохо… Еще несколько дней назад мы с ним гуляли по Вильнюсу, ходили вместе в театр Некрошюса, смотрели «Дядю Ваню». Папа был в восторге, поздравлял актеров, шутил…

В антракте того рокового спектакля я зашла к нему за кулисы. Спросила: «Что у тебя такое с лицом?» Он говорит: «Немножко на солнце перегрелся – переиграл в теннис». И все. Я пошла дальше смотреть спектакль…

Он умер на глазах всего зала. Потом кто-то из актеров сказал: прекрасная смерть…»

Вспоминает О. Аросева: «Нескольких минут Андрею не хватило, чтобы доиграть спектакль. Ширвиндт мне кричит: „Найди Канделя! Он в Риге. Я его в Юрмале встретил“. Кандель – это знаменитый московский нейрохирург.

Я, как была в костюме Марселины, дунула напротив – в гостиницу «Рига». Спрашиваю портье: «У вас живет Кандель?» Мне отвечают, что здесь такого нет. Я кричу: «Срочно проверьте по всем гостиницам! У нас с Мироновым несчастье!»

Бегу обратно в театр, переодеваюсь в нормальное платье, возвращаюсь в гостиницу, там сообщают: «Кандель живет в гостинице Совета Министров Латвии». Звоню туда. Помню, что знаменитого хирурга зовут Эдик, а какое у него отчество, забыла, хоть мы с ним и знакомы с давних лет.

– Эдик, – говорю в трубку, – это Оля Аросева…

Он меня радостно так перебивает:

– Оленька! У меня сегодня день рождения, приезжайте!

– Эдик, у нас с Мироновым очень плохо. Его сейчас в больницу повезут… Он сознание на спектакле потерял!