Андрей Миронов и Я

Слух прошел, что Таня – бяка
Книгу выпустила в свет.
Как дворовые собаки, стали лаять все в ответ.

Знаем, будет шум и драка,
Даже Плучек – старый пес
Ног от бомбы не унес.
Все, кто на перо попали, – все вздыхают тяжело:
Правду все о них узнали,
Скрыть хотели – не прошло!

Пусть Сатира всему свету
Кажет святость, простоту,
Прочитайте книгу эту – отойдете за версту.

В театре есть закон могучий, кто премьер,
А кто статист.
Здесь нужны везенье, случай,
Лишь Андрей навек Артист.
И для каждой строчки жгучей
Невозможны тлен и прах,
Книга проживет в веках!

– Таня, мы под таким впечатлением, – говорят они. – Третьего дня ездили на дачу, в Пахру… там такое запустение… упал забор… живут бомжи… поломанные деревья… Тихо пробрались к даче, сели в кресло на открытой веранде, скрипели сосны, мы плакали… Таня, после вас с Марией Владимировной там остались только звуки… Все вспоминали, вспоминали… просидели до темноты.

Вот видишь, Андрюша, как говорил мудрый Бомарше твоими устами, время – лучший судья.

Мы страстно обсуждаем книгу, мнение Лены и Нины для меня очень важно.

– Андрей Александрович получился у вас такой мученический, каким его никто не знал… такой лиричный… и очень разный… Видишь его живым. А Мария Владимировна…

– Не понравилась? – спрашиваю я.

– Не то что не понравилась… уж очень откровенно… но ведь она такая и была, а чуть-чуть ее подлакировать – не она! И не получился бы такой образ. Она мощная в этой книге.

– Я много думала об этом, когда писала. Тут ее образ в развитии, она прожила почти сто лет, век, и какими разными гранями поворачивалась… Я была ошеломлена, как она менялась, как развивался ее дух, как начинало парить ее сознание… недаром в Писании сказано – только скорбями мы приходим к Богу и только через скорби рождается наш дух. Да она была такая сильная и смелая, такая самобытная, что не нуждалась в лакировке. Ну что, за Андрюшу, за Марию Владимировну!

– Вы ему памятник поставили, – говорит Лена. Звонок по телефону.

– Здравствуйте, я Садальский. Вы не могли бы сегодня прийти? Час будете в эфире… Расскажете о вашей книге.

Я соглашаюсь. Я не знаю, кто такой Садальский, и подумала, что это телевидение. Навела марафет и в 6 часов пришла на Калининский проспект. Когда вошла в студию, то поняла, что это не телевидение, а радио под названием «Роке». Садальский оказался Скандальским, заявив мне, что книгу мою он не читал. И начал звонить по телефону артистам театра Сатиры. Все было заранее подстроено. Он меня подставил, я попала в ловушку. Но это была дуэль! Артистка Корниенко – Акробатка не говорила, а рычала, как злая собака: как я смела такое написать! Какие только мерзости и гадости не неслись в мой адрес! Я чувствовала, что Садальскому важно было угодить Акробатке, уж из каких соображений, это знают только они вдвоем. Но меня голыми руками не взять, и я несъедобная… У меня нет абсолютного слуха, но целый час в эфире я отстреливалась от стаи «товарищей» с такими знакомыми мне по театру голосами. Я твердо держала удар, для всех нашла ответ, и в награду за стойкость получила последний телефонный звонок, который Садальский, потеряв бдительность, не проконтролировал:

– Таня, – раздался глухой голос молодого человека. – Я – детский писатель… Не слушайте все эти гадости, не слушайте никого – вы написали гениальный роман!

На этом передача окончилась. Садальский сказал, что у него никогда не было и не будет такого классного эфира. Мы вышли на улицу, было уже темно, холодно. Он пригласил меня в кафе, которое находилось в пяти метрах от нас. Я согласилась. Мы сели за один-единственный стол на улице, в темноте кто-то принес нам по ледяной рюмке водки… Мы тянули эту водку медленно, как ликер, и я чувствовала, как расслабляются сжатые в комок нервы.

«Я победила!» – отчеканилось в моем сознании, а вслух произнесла:

– Вы меня подставили… Это нехорошо… непорядочно.

На этом эксперимент Садальского закончился. Я благодарна ему за испытание, которое с блеском выдержала.

Дорогой Андрюша, мы с тобой опять вместе, опять шумим, только уже не на страницах жизни, а на страницах книги. Шумим, да как!