Андрей Первозванный. Опыт небиографического жизнеописания

— Вот что, дочь моя, — продолжал он, — хочу я сказать тебе прежде всего, вот что пришло мне сейчас на ум: вижу я теперь отчётливо, как в тебе кается Ева, а во мне Адам обращается к безгрешному своему бытию. Ведь то, что праматерь наша претерпела по своему неведению и неразумию, — то исправляешь ты добровольно своим обращением к благу. А то, что претерпел по её вине низведённый во мрак и лишившийся сам себя разум человеческий, — то исправляю я вместе с тобой, познавая своё возведение к свету. Исцелила ты болезнь Евину, не испытав её мук, а я, прибегнув к Богу, устранил несовершенство Адамово. Того, чего она ослушалась, ты послушалась, а я избег того, на что он согласился. Исправление каждым собственного своего греха — вот средство к улучшению нашей природы. Итак, повторяй за мною моё славословие:

Ликуй, о природа спасённая,
Себя не убившая и не сокрывшая!
Ликуй, о душа вопиющая,
Ты, всё претерпев, к себе возвращаешься!
Ликуй, человек, чужое отвергнувший,
Но к сути своей блаженно стремящийся!
Ликуй же, ясно слова мои слышащий:
Ты больше того, что речётся и мыслится,
Сильнее всего, что владыками кажется:
Поистине нет над тобой их — достойнее
Ты тех, кем позоришься ты и пленяешься.
Познай же сущность свою бесплотную,
Познай, что ты свет светозарно-сиятельный,
Что чист ты, что выше тела ты бренного,
Что выше ты мира, властей и начальников —
Над ними стоишь ты в великом стоянии.
Узри же лицо своё в истинной сущности!
Порви же все узы земного вращения!
Увидеть желай лишь того, кто является
Тебе, но не стал ещё тем, кто становится,
Которого ты познаёшь в дерзновении!

Запомни же эти слова, Максимилла, и растопчи бесстрашно все пустые угрозы Эгеата. Да не смутят тебя более его безумные вопли, лишь бы оставаться тебе непорочной. А меня — меня пускай казнит он любыми пытками, хоть к зверям разъярённым бросает, жжёт адским пламенем и столкнёт наконец с высокой скалы, — что мне с того? Погляди на меня: это всего только тело — пусть он пользуется им, как ему угодно, ибо сам он такое же тленное тело, которое сгниёт в бесчестии. А моё тело — моя самая страшная темница, не эта, зримая ныне, — но поистине чудовищная тюрьма для моей сродной Господу души, ведь слышал я слова от Него: «Диавол, отец Эгеата, освободит тебя, о Андрей, из этой темницы его нечистыми руками», — не мешай же этому освобождению! Храни же себя впредь непорочной и чистой, святой и незапятнанной, неосквернённой и неблудной, неиспорченной и непоражённой, несломленной и неранимой, несмущённой и неделимой, несоблазнимой и не сочувствующей делам Каина. Ведь если не предашься ты, о Максимилла, ухищрениям вражеским, то и сам я обрету покой. А если уступишь врагу рода человеческого, то буду я проклят и наказан свыше, пока не одумаешься ты и не поймёшь, что ради недостойной твоей души презрел я эту низменную жизнь.

При этих словах зарыдала Максимилла и затряслась всем телом, а блаженный апостол обратился к присутствующему здесь же Стратоклу: