Андрей Первозванный. Опыт небиографического жизнеописания

Такое заглавие было уже много любопытнее и содержательнее, а главное — давало Епифанию надежду отыскать, кому же из церковных писателей принадлежат эти самые строки, над которыми он ломал голову с утра. Быть может, об этом будет сказано во второй тетради? Епифаний погрузился в чтение:

«О священный собор и Богом собранное собрание! Собираясь рассказать о подвигах и страданиях великого и славного мученика Артемия, а также и о его благородном происхождении как свыше, так и от предков, я призываю самого этого мученика и осенявшую его благодать Духа стать помощником и спутником мне в моём рассказе. И вас самих я также прошу ободрить меня, нуждающегося в ваших молитвах, чтобы удобопроходимым и беспреткновенным стало для меня настоящее предприятие и чтобы преуспел я в намеченном рассказе о его мученичестве и исповедании…»

Епифаний перевернул лист и собрался было читать на обороте, как вдруг взгляд его упал на страницу справа: на ней снова стоял заголовок. Быстро догадавшись, что внутрь второй тетради попала третья из снятых Иаковом копий мученичества, он прочёл и её надписание: «Воспоминания, то есть изложение мученичества святого и славного великомученика и чудотворца Артемия, собранное из «Церковной истории» Филосторгия и из некоторых других монахом Иоанном Родосцем».

Кто такой Иоанн с Родоса, Епифанию было неведомо, а вот о Филосторгии он, конечно же, знал. Автор «Церковной истории», тот слыл приверженцем арианской ереси, искажавшим факты в угоду своему нечестию, так что писания его отовсюду исчезли. Поговаривали, правда, что целый том Филосторгия хранится в Патриаршей библиотеке, но что уж мечтать о несбыточном…

Епифаний стал судорожно искать в последней тетради имя Филосторгия и на удивление быстро нашёл его: «А Филосторгий, хоть и является пламенным приверженцем ереси Евномия, однако же паче всех обожествил мученика, составив пространное и точное описание его деяний, упомянув о присущем мученику с давних времён благородстве до того, как коснуться его исповеднических подвигов».

Чуть ниже нашлись наконец и мучившие его строки: «Великий Артемий был с Констанцием рядом во всякое время и во всяком деле, как лучший друг, блиставший доблестью и образованием, и горячий поборник веры Христовой. Но письменного упоминания о его родине и роде нам никто не оставил, кроме того, что триблаженный был из знатных и видных граждан. Также написано о нём, что перенести всесвятые мощи Христовых апостолов Андрея, Луки и Тимофея было ему приказано Констанцием, о чём поведает последующий рассказ».

Так значит, это именно Филосторгию, а никому иному, и принадлежит принесённый Иаковом краткий рассказ о перенесении апостольских мощей! Но всё же можно ли доверять еретику?.. Не привнёс ли он и сюда какого лукавства? Ведь в одной древней хронике, датирующей все события строго по пасхалии, Епифаний читал, что мощи святых апостолов перенёс не Констанций, а его отец — святой Константин Великий. Быть может, Филосторгий специально приписал арианину Констанцию великое деяние его отца? Ведь, как сообщает Евсевий Кесарийский, Константин и храм в честь Святых Апостолов построил. Хотя и сам Евсевий тоже был не чужд арианству…

Цепь размышлений Епифания внезапно прервал краткий прерывистый стук. Он вскочил и распахнул дверь, но за ней никого не было. Верно, это проказник-ветер сбросил с высокой сосны над кельей шишку и та покатилась по крыше. Да и кого Епифанию было ждать в такую пору?

На целых два года застряли они с Иаковом в гостеприимном, но полуварварском и полуеретическом Херсоне, хотя поначалу и не думали там задерживаться, так что стали уже потихоньку сами дичать, как вдруг всё вновь разом переменилось. Господь покарал императора Льва Армянина, оскорбившего Его честной Халкинский образ: ночью, на праздник Рождества переодетые клириками заговорщики зарубили василевса во дворцовом храме. На престол они немедленно посадили, вытащив из темницы, ещё находившегося в оковах своего товарища Михаила Заику, который грозился выдать их имена Льву. Михаил иконопочитателей не преследовал, но все споры о вере просто-напросто запретил.

Тут и выпал им случай вернуться в Город. О том, чтобы возвратиться в родную Студийскую обитель, и речи не было, да и другие столичные монастыри захватили еретики. Но всё это покрывала радость от долгожданной встречи с игуменом Феодором. Когда же тот всё-таки вынужден был удалиться из Города, то Епифания вместе с некоторыми другими братьями благословил остаться в столице — для укрепления верных. Поселились они в запустевшей Каллистратовой обители: у неё, конечно, был настоятель-иконоборец, однако из-за отсутствия братии он ошивался в патриархии и в монастырь носу не казал. Жили они на пожертвования доброхотов, да немного промышляли кто каким умел ремеслом.