Андрей Рублев

— Знаю, что сейчас думаешь, знаю! Никону талант твой и жизнь твоя — тьфу, ему все равно. Он тебя для того и зовет, чтобы силу свою и власть твоим талантом укрепить и прославить! Потому как многие и вовсе не верят, что будет на Руси царство правды и добра! Ладно, Никон — отступник, торговец! И все равно, послушай меня грешного, ступай в Троицу, пиши, пиши и пиши! Ступай, не бери греха тяжкого на душу! Страшный грех это — искру божию отвергать! Выл бы Феофан жив, он бы тебе то же сказал! Что, разве нет? Ну, скажи!

Андрей несколько мгновений смотрит на Кирилла и отводит глаза. Кирилл не отступается:

— Ты посмотри на меня, посмотри! Ты что думаешь, из-за чего я в монастырь вернулся? А? Из-за куска хлеба вернулся, чтобы дожить спокойно! В миру не смог, потому как делать ничего не умею! Ведь ничего! Ведь умру, и ничего от меня не останется. А чувствую, помру скоро… Я помер уж. Вот, может, только Писание, даст бог, успею… Тебе тоже не так уж много времени осталось — помрешь, ведь жалеть будешь! Что? В могилу с собой унести хочешь? Ну скажи хоть слово! Ну чего молчишь?! — Кирилл в исступлении дергает Андрея за рукав. — Ну прокляни меня, хочешь? Прокляни! Не молчи только! Я скомороха тогда продал! Я! Слышишь?! Что же ты молчишь?!

Андрей смотрит сквозь Кирилла неподвижным взглядом, потом отворачивается, и Кирилл видит на его лице отчужденную и странную улыбку…

Поздняя осень. В глубокой яме, стены и дно которой выложены камнем, человек двадцать мастеров заканчивают устройство глиняной формы. Огромную, отдаленно напоминающую колокол гору глины мастера оплетают изогнутыми железными прутьями. По шатким мосткам вверх и вниз снуют работники и носят глину, известь, железные прутья.

А наверху вокруг ямы идет своя работа: свозят бревна, сгружают камень, кирпич, ссыпают известь. Огромное по размаху, многолюдное и шумное занятие — литье колокола.

Среди этой толчеи мечется малорослый, тщедушный паренек и командует работами. Он суетится, хватается за все сразу, отдает приказания и время от времени с тревогой поглядывает на низкое пасмурное небо. Сейчас он руководит работой вокруг ямы — по углам ее вкапываются огромные, метровой толщины дубовые столбы. Один столб уже укреплен, и в верхнем конце его плотники долбят сквозное отверстие, в которое потом продернут канаты.

Бориска толчется рядом с плотниками, потом не выдерживает размеренного ритма их работы, отталкивает одного из них и, вырвав у него из рук стамеску, начинает лихорадочно долбить дерево сам.

В этот момент к Бориске подбегает сухонький дьячок в перепачканном подряснике и отзывает в сторону.

— Не соглашаются купцы! — задыхаясь, сообщает он.

— Как — не соглашаются? — не понимает Бориска.

— Втридорога заломили. Говорят, за такую веревку еще дешево.

— Ну покупай, что же делать!

— Борис! — зовет кто-то со дна ямы старшого.

— За такую цену покупать? — пугается дьячок.

— Покупай!

— Так тебя князь прибьет, мы его разорим совсем!

— Борис! — кричат из ямы.

— Иду! — Бориска, убегая, с отчаянием машет рукой. — Мне уже все равно! Покупай!

Полсотни мужиков готовы поднять тяжелым дубовый столб. Все ждут команды Бориски.

Сквозь людской водоворот и гвалт, оглядываясь, присматриваясь и давая дорогу то телеге с грузом, то мужику с бревном, то княжескому дружиннику на коне, пробирается Рублев.

— Ну, взялись! — кричит Бориска. Мужики нагибаются к столбу. Малый пятится и наступает на ногу Андрею. — Уйди, отец, лучше уйди! Прибьют тебя здесь, пришибут! — торопливо бормочет он.

В это время кто-то снова зовет его из ямы.

— Без меня не подымайте. Я сейчас! — отвечает Бориска, а сам богом спускается по гибким мосткам вниз.

— Не выдержит форма здесь, — говорит лысый мастер, — еще слоем надо оплетать.

— Каким слоем?! Я думал, вы уже глиной все обмазали, а вы каркас еще не кончили, — поражается малый.

— Больно быстрый ты, — усмехается лысый. — Еще слоем надо укреплять, а прутья все кончились.

Бориска подходит к форме и, мельком взглянув на нее, приказывает:

— Хватит, заделывайте, ничего укреплять больше не будем. Чтобы к вечеру обжиг начать!

— Да что ты, смеешься? — изумляется старший мастер с сивой бородой. — Если форму не укрепить, она же меди не выдержит! Треснет — и пропало все!

— А если завтра снег пойдет, мы обжечь не успеем? — злится малый. — Что, работа не пропала? Меня тогда засекут, не вас!

Рублев стоит на краю ямы и смотрит вниз. Мастера растерянно топчутся на каменном ее дне, а между ними вертлявым чертом мечется малый с бешеными прозрачными глазами.

— Не буду я этого делать, — говорит лысый.

— Не будешь — не надо, можешь убираться, — свирепеет Бориска и обращается к рыжему ученику. — Андрейка, давай заделывай!

— И он не будет заделывать, — упрямо говорит лысый.

От ярости Бориска обмирает, потом берет себя в руки и тихо спрашивает Андрейку:

— Форму заделывать будешь?

— Да не выдержит она меди! — с отчаянием говорит старик.

— Еще слоем надо оплетать, — покраснев почти до слез, бормочет Андрейка.

— Ты меня слушать будешь? Кто здесь главный? — так же тихо повторяет Бориска.

— Еще слоем надо…