Андрей Сахаров

Сахаров поразил многих американских читателей своих «Воспоминаний», назвав отношение американских коллег к Теллеру «несправедливым и даже неблагородным». И это, разумеется, не потому, что к большинству американских физиков в данном случае присоединилась газета «Правда», согласно которой Теллер «обвинил в измене своего коллегу Р. Оппенгеймера за то, что тот выступил против дальнейшей разработки ядерного оружия»¹³³.

Сахаров видел ситуацию иначе. В конце 1940-х годов Оппенгеймер пытался затормозить работу над американской водородной бомбой, считая, что в этом случае и СССР не будет создавать свое сверхоружие (и не ведая, что Сахаров и его коллеги уже приступили к термоядерным исследованиям). Теллер же совершенно не доверял Сталину и считал, что лишь американская военная мощь способна удержать СССР от экспансии. Поэтому он призывал к скорейшему созданию термоядерного оружия.

По мнению Сахарова, в этом «трагическом столкновении двух выдающихся людей» оба заслуживают равного уважения, поскольку «каждый из них был убежден, что на его стороне правда, и был морально обязан идти ради этой правды до конца». В пользу позиции Оппенгеймера у Сахарова нашлось лишь то, что она «была не бессмысленна», поскольку первыми о водородной бомбе заговорили американцы. Но исторически и политически Сахаров фактически согласился с точкой зрения Теллера. Личный опыт «отца» советской водородной бомбы говорил ему, что советские руководители «ни в коем случае не отказались бы» от создания нового оружия: «Любые американские шаги временного или постоянного отказа от разработки термоядерного оружия были бы расценены Сталиным либо как хитроумный, обманный, отвлекающий маневр, либо как проявление глупости или слабости. В обоих случаях реакция была бы однозначной — в ловушку не попадаться, а глупостью противника немедленно воспользоваться».

Сахаров дважды расходился с Теллером в принципиально важных вопросах — о ядерных испытаниях в атмосфере в конце 1950-х годов (когда он еще считал себя всецело преданным советской власти) и о противоракетной обороне в 1980-е годы (когда уже был главным советским диссидентом). Но эти разногласия в двух важных проблемах не повлияли на согласие в третьей, для чего у Сахарова были веские причины — его личный опыт обращения с советскими руководителями и профессиональное знание сферы стратегического оружия. Такое же, как у него, сочетание профессионального и морального он предполагал в своих далеких американских коллегах.

Теллер не делал Оппенгеймеру скидок, когда публично и прямо высказал свое мнение о нем, начав с того, что уверен в лояльности своего коллеги Соединенным Штатам, уверен в том, что тот никоим образом не хотел принести вред своей стране. Однако, по мнению Теллера, непостижимо иррациональные поступки Оппенгеймера в прошлом делают его участие в выработке государственной стратегии рискованным для национальной безопасности. Жизненные интересы своей приемной родины Теллер ставил выше интересов своего коллеги — американца по рождению.

Беда, однако, в том, что мало кто поверил в такой мотив Теллера. Своим пониманием жизненных интересов страны он слишком отличался от коллег, также размышлявших о возможности ядерного мира и о способах предотвратить войну. Все они думали о шахматной партии мировой политики, в которой соперником США выступал Советский Союз. Что на уме руководителей этой закрытой страны, было неясно, но без какого-то представления об их целях и возможных средствах вообще нельзя предвидеть ответные ходы соперника. Оппенгеймер, к примеру, в мае 1945 года обращал внимание вершителей американской ядерной политики, что «Россия всегда была очень благожелательно настроена к науке», и предлагал поделиться с ней общей информацией о ядерном оружии¹³⁴.

Теллер держался совсем другого взгляда. По его мнению, Сталин нарушил бы любые правила шахматной игры, если бы счел это выгодным для себя. Может, например, устроить «китайскую ничью», смахнув фигуры с доски, а то и просто — под шахматной доской — пырнуть ножом. Соблюдать правила он станет только под угрозой возмездия.

Такую позицию Теллера многие считали «антисоветской паранойей», а поскольку в других отношениях Теллер проявлял здравомыслие, не верили в его искренность. Им легче было предположить, что своим суперантисоветизмом Теллер прикрывает какие-то личные цели — зависть славе Оппенгеймера, желание отомстить ему за то, что тот его недооценивал, нездоровое пристрастие к большим взрывам, стремление войти в мировую историю, желание иметь устойчивое государственное финансирование для своих научных развлечений. Таким образом, самостоятельное и последовательное инакомыслие Теллера привело к его трагедии — внешней трагедии практического одиночества.