Андрей Сахаров

Среди депутатов от Москвы было немало демократически настроенных, потому что здесь выборы проходили наиболее свободно. Возникла идея собраться, скоординировать свои позиции и выбрать докладчика, который бы изложил нашу позицию на съезде. Став ректором МАИ уже в перестроечное время, я, вероятно, чувствовал себя свободнее других и в то же время «внутрисистемно». Я попросил Лукьянова, как зампредседателя Верховного Совета, чтобы нам предоставили небольшой зал вечером (это оказался зал, в котором заседал выбранный съездом Верховный Совет СССР). Собралось довольно много народу, сотни полторы-две. Пришли не только московские депутаты, но также депутаты из регионов. Я открыл заседание и дал свободу обсуждений общей позиции, кандидатур и т. д. Так и сформировалось то, что вскоре стало называться Межрегиональной депутатской группой.

Андрей Дмитриевич был человеком очень сдержанным, не терял спокойствия в самых сложных обстоятельствах. На заседаниях Межрегиональной группы обсуждения бывали порой довольно острые, но он всегда был спокоен и точен в своей аргументации. Принадлежность к научному сообществу предопределяет строгое отношение к формулировкам, не позволяет быть небрежным в аргументации. Он контролировал свои эмоции и в то же время был очень целеустремленным, он знал, что правда и что неправда, имел свой продуманный взгляд на политическое будущее страны. Именно твердость убеждений позволяла ему отстаивать их тихим голосом, спокойной речью»¹³⁷.

Твердость убеждений Сахарова была результатом их тщательного — научного — продумывания. Напомню, как он в «Размышлениях…» 1968 года определил слово «научный» — «основанный на глубоком изучении фактов, теорий и взглядов, предполагающий непредвзятое, бесстрастное в своих выводах, открытое обсуждение». Такое продумывание вопроса, относится ли он к науке или к общественной жизни, требует огромной сосредоточенности на предмете размышлений. Способность к подобной сосредоточенности необходима для научного исследования, а ее шаблонный псевдоним — «рассеянность ученого» — всего лишь отвлеченность от несущественных бытовых подробностей жизни.

Физик Марк Перельман, за многие годы общения с Сахаровым и на темы науки, и далеко за ее пределами, не раз видел его глубоко погруженным в размышления: «Кто-то писал, что у Нильса Бора, когда он глубоко задумывался, как бы распрямлялись все мышцы лица, отвисала нижняя челюсть и — это не мои слова — «становилось лицо клинического идиота». <…> Такой вид иногда бывал заметен и у А. Д. во время телевизионных передач со Съезда народных депутатов, но, как рассказывали операторы, они, не понимая в чем дело, старались в такие моменты отвести камеру: зрелище слишком интимное, словно подсматриваешь в щелку… В это время он как бы отключался от внешнего мира. Не могу забыть, как он стоит, задумавшись, и пытается засунуть в карман вместо платка длиннющее кухонное полотенце, которое моя жена тщетно пытается молча у него отобрать»¹³⁸.

Лишь поверхностный наблюдатель, посмеявшись над чудаком-академиком и не услышав он него хлестких фраз и лозунгов, усомнится в адекватности его политических суждений. А серьезный политик, понимающий многомерную сложность общественных явлений, их внутренних и внешних связей, предпочтет броской демагогии продуманный анализ. Другое дело, что правоту такого анализа легко осознать лишь много лет спустя. А в каждое настоящее время таких — меньшинство.

Убежденный «эволюционер» Сахаров знал, что социальный взрыв бывает вполне естественным явлением, мало зависящим от конкретных смутьянов. Вода начинает кипеть — совершенно неожиданно для того, кто это видит впервые, — при вполне определенной температуре. Такого кипения Сахаров не хотел ни в коем случае, и все его усилия были направлены на то, чтобы изменить устройство советского имперского котла прежде, чем его содержимое закипит и взорвет котел изнутри. Однако в цековской котельной считали, что надо просто держать крышку котла покрепче, а там, глядишь, он сам собой и поостынет. Один из таких «кочегаров», последний советский председатель КГБ В. А. Крючков, 8 декабря 1989 года направил генеральному секретарю Горбачеву — «в порядке информации» — секретное донесение с грифом «особой важности», озаглавленное «О политической деятельности А. Д. Сахарова». Шеф КГБ много чего знал о деятельности «Аскета» и «Лисы» — под такими именами академик и его жена фигурировали в 583 томах собранных материалов «оперативной разработки». По какой-то причине большинство этих материалов было уничтожено как «утратившие актуальность».

Развившаяся к тому времени гласность и традиционно развитая сеть информаторов обеспечили фактическую объективность этого донесения, а глава ГБ не скрыл от руководителя страны своего отношения к фактам: