Андрей Тарковский. Сталкер мирового кино

Огромные пустоты в жизнеописании Рублева давали простор для фантазии, предоставляли авторам счастливую возможность свободно пользоваться правом на художественный вымысел. О том, насколько необходима была для Андрея Тарковского такая свобода, свидетельствует разговор, в котором я участвовал и который позволю себе здесь привести. В те месяцы, когда режиссер после окончания фильма «Сталкер» напряженно и лихорадочно (его всегда мучил призрак безработицы, а съемки «Ностальгии» очень долго были под вопросом) перебирал темы для будущей работы, как-то я, зайдя к нему, застал его в постели (он хворал) за чтением одного из томов сочинений Эйзенштейна. Отложив книгу, он вдруг спросил меня, как идут дела у Марлена Хуциева с «Пушкиным» (я был одним из редакторов этой уже запущенной в производство, но, увы, не состоявшейся тогда картины). Я ответил, что дела идут плохо, что никак не удается определить исполнителя роли Александра Сергеевича, который бы всех удовлетворил. «Ты знаешь, – сказал Тарковский, – напрасно Марлен пытается делать «Пушкина». Это обречено. О Пушкине сделать фильм нельзя. О нем все знают всё. Любое отступление от фактов Хуциеву не простят». Должен прибавить: одной из возможных тем для дальнейшей своей работы Тарковский считал фильм о Достоевском. Но… «бойтесь пушкинистов!..».

Андрей Рублев (Анатолий Солоницын)

Что мы узнаем из сценария об Андрее как лице реальном? Что, уже будучи монахом, Рублев вместе со своим другом Даниилом Черным ушел из Троицкого монастыря и стал иночествовать в Спасо-Андрониковом, под самой Москвой. Что в 1405 году Андрея Рублева пригласили вместе с Феофаном Греком расписать Благовещенский собор в Кремле. Что в 1408-м он и Даниил Черный создали фрески Страшного суда в Успенском соборе города Владимира. Что весной 1424 года Рублев решил ответить согласием на неоднократные призывы (которые ранее отвергал) вернуться работать в Троицу.

Эти сведения, сообщаемые сценарием, совпадали с досконально установленными. Там же, где точными биографическими фактами наука не располагала, Кончаловский и Тарковский дали свои версии. Год рождения художника они определили как 1377-й – в начале сценария в эпизоде «Скоморох. Лето. 1400» в ремарке прямо указано: «Кирилл – тридцати лет, Даниил Черный – сорока и двадцатитрехлетний Андрей». Происхождения он у них крестьянского: воспоминания Рублева о детстве – маленький Андрей купается в озере, катается вместе с другими ребятишками на санках, наблюдает за родителями, работающими на гумне. А первую встречу Рублева с Феофаном Греком авторы отнесли к 1401 году, и она произошла почему-то в Вознесенском соборе Кремля.

Некоторые факты биографии Рублева сценаристы при этом обошли – работу его в Звенигороде, например.

Но главное – они оборвали свое повествование перед самым великим свершением Рублева – участием в росписях Троицкого собора, когда была сотворена им «Троица». Авторы ограничились только ее описанием в эпилоге. Их явно не интересовало само свершение. Важны были путь художника к нему и результат.

Как и подобает роману, в сценарии торжествовала фабула, причем фабула разветвленная, в построении отдельных ветвей которой наличествовала даже некая изощренность.

Так, линия скомороха, Кирилла и Андрея была построена на интриге, усложненной недоразумением. Кирилл донес дружинникам на скомороха (и это видел Андрей!), скомороха схватили. Когда же во второй части сценария появился изуродованный человек, бывший когда-то скоморохом, и обвинил в доносительстве Андрея, Кирилл ничего не объясняет, и Рублев оказывается на волосок от гибели.

Во многом на недоразумении построена была и линия Андрея и Дурочки. Рублев вернулся с блаженной из Владимира в Андроников монастырь. Она беременна, и все монахи решили, что сие – грех Андрея, последний же не может опровергнуть навет, потому что молчит – обет такой принял.

Авторы пытались обозначить фабульные линии даже у героев вставных новелл. История с летающим мужиком, который надел деревянные крылья, прыгнул с крыши монастырского собора, упал в рощу и погиб, имела отзвук в эпизоде «Тоска». Тут же появлялся малый Бориска – начиналась фабульная подготовка эпизода «Колокол».

Помимо фабульных линий, которые, несмотря на отдельные натяжки, сведены были одна с другой весьма искусно, в сюжет входили и элементы внефабульные: притчи, воспоминания героя о детстве, видения, иконы, картины природы и животные. Однако мотивы поэтические занимали в сценарии второстепенное место и играли подсобную роль. В целом же перед нами произведение исторической литературы: объективная и широкая панорама эпохи, конкретный герой, конкретные признаки времени.