Андрейка и лодырь Ромашка

После такого разгрома он ослаб, больше не сопротивлялся и начал честно переводить. Андрейка поглядывал ему через плечо и слегка подсказывал в трудных местах, где было много мелких неполных словечек, вроде «эс», «да» и прочих, объясняя, куда они относятся и почему стоят не на своем месте. Толково объяснял! Пожалуй, даже Маргарита вряд ли сумела бы так понятно все растолковать, как Андрейка.

И сам Ромашка остался доволен. Дописав последнюю строчку, он радостно захихикал, порываясь вылезти из-за стола:

– Вот так мы! Теперь отдохнем, а потом…

Но Андрейка не позволил лодырю распускаться:

– А стихотворение?

– Без отдыха? – жалобным голосом взвыл Ромашка, озираясь по сторонам.

Андрейка поддернул вверх рукава, растопырил руки и

грозно подступил к Ромашке, будто примериваясь, как половчее его ухватить.

Сообразительный Ромашка не стал дожидаться дальнейшего и принялся быстро листать учебник, отыскивая стихотворение.

– Чего там отдыхать? – воздействовал на него Андрейка также убеждением, на всякий случай слегка придерживая сзади за шею, чтобы он не убежал. – Ты думаешь, оно трудное? Я и сам так думал, покуда не взялся! Глянь: слова те же, что сейчас только перевели, и мало их… Два куплета всего, да и то в двух местах одно и то же повторяется! «Эс ист кальт». А дальше опять: «Кальтер шнее, кальтер шнее»… Это насколько меньше запоминать?… Значит, еще две строчки отбавляются…

Ромашка заинтересовался, заглянул в песню и радостно воскликнул:

– А вот и еще повторяется! «Винтер коммт, винтер коммт!» Еще на одну меньше!

– А ты думал? Там и запоминать нечего… Повторяй за мной: «Винтер коммт! Винтер коммт…».

Он и вправду оказался способный: всего раз десять повторил за Андрейкой песню и уже почти запомнил ее наизусть, только изредка заглядывал в книжку.

– Теперь давай без книжки вместе споем! – предложил сам Ромашка, и они с Андрейкой громко запели «Винтерлид», отстукивая ритм всякими тяжелыми предметами по столу и спинкам стульев, подняв такой шум и стукотню, что Марьмитревна прибежала из кухни:

– Это с какой же радости вы распелись? Аль успехи большие оказали?…

– Урок учим! – объяснили ей.

Марьмитревна сперва не поверила:

– Разве ж так учут?

Но прослушав песню, где все до одного слова были на немецком языке, она с восхищением воскликнула:

– Ну, до какой степени хорошо! Прямо дух захватывает. А про что же там говорится?…

– Стой, не говори! – приказал Андрейке Ромашка. – Я сам переведу!

И начал переводить:

– Винтер коммт, винтер коммт… Это значит – зима пришла. Эс ист кальт, эс ист кальт – холодно, холодно…

До чего песня хорошая! – похвалила Марьмитревна, когда Ромашка закончил переводить. – И ко времю: на дворе зима, и там про зиму…

Она хотела уйти, но Ромашка не унимался:

– Там про зиму еще рассказ есть, не стихами, а так… Прочесть? Интересный!

И начал читать Марьмитревне рассказик про детей, игравших в саду, про девочку, которой стало холодно и она ушла, но другие дети не ушли и продолжали играть… Даже у Ромашки интересней было: про битву и про волков.

Марьмитревна слушала этот пустяковый короткий рассказ с большим интересом и хвалила:

– Ну до какой степени замечательно!… Чисто иностранец, не отличишь! А девочка энта – ишь мерзлячка какая: мне, грит, холодно… А то заладил: не хочу усвоять, и хоть ты что хотишь с ним делай!… А теперь небось и сам увидал, что ученье – свет, а неученье – тьма… Как теперь у тебя дело сдвинулось, налегай сильней, не кидай на полдороге…

Ромашку не нужно было и уговаривать: он сам до того разошелся, что Андрейке уже надоело, а он все не успокаивался… То и дело заглядывал в учебник и пел «Винтерлид». Перед сном он ушел во двор и там исполнял «Винтерлид» на всю спящую Тюковку, колотя вместо барабана по ведру, пока не выбил у него дно, но Марьмитревна не ругалась, потому что пел Ромашка на немецком языке!…

Рано утром, когда Андрейка еще не до конца проснулся, Ромашка вдруг соскочил с кровати, в темноте прошлепал босиком к столу и зажег лампочку.

– Ты чего? – спросил Андрейка.

– Песню позабыл! – паническим шепотом сообщил Ромашка, быстро перелистывая странички учебника. – Не полностью всю… а там местечко в середке самой! А-а! Вот оно как! Правильно… Я так и знал!…

…А когда Андрейка пришел из школы, Марьмитревна остановила его в сенях и таинственно зашептала:

– Ты ничего не знаешь? Какие чудеса-то на белом свете! Наш-то виртуоз пятерку огреб, ей-богу! Сейчас хвастался, казал дневник, а там – пятерка!… Ты поди глянь: может, он сам себе проставил, я учительницын почерк не дюже различаю. Он ведь какой, сам небось видел, прохиндей, мошенские глаза – проведет и выведет! Хотя навряд: там до такой степени загордел: не подходи!…

Ромашка уже сидел за столом, а дневник лежал на видном месте. Андрейка проглядел его, увидел, что пятерка самая настоящая, поставлена настоящим почерком Маргариты, и кивнул Марьмитревне, маячившей в дверях.

– Чего мешаете? – начал ругаться Ромашка. – Не видите, что ль, что перевожу? Не успеешь начать переводить, а уж не дают… рассеивают!…