– Не хочу, пока не дочитаю! – отбрыкивался Ромашка, стараясь свалиться на пол, но Андрейка крепко притиснул его к стулу и не отпускал, пыхтя:
– Захочешь… У меня – захочешь!…
– Все равно не буду понимать! – визжал Ромашка. – Сказал – не пойму, значит, не пойму!
– Поймешь… У меня поймешь!
И Андрейка с удовольствием дал ему по шее. Моськин подход немедленно себя оправдал: Ромашка перестал брыкаться и с удивлением спросил Андрейку:
– Ты это чего?… Дерешься, что ль?…
– Дерусь! Еще хочешь?… Ромашка покачал головой и заныл:
– Тебе не велели меня трогать… раз у меня душа вон какая… тонкая совсем…
– А у меня – толстая? – вскричал Андрейка. Ромашка, шмыгая носом, пробормотал:
– У тебя толще…
– Добавлю сейчас, она и у тебя потолстеет!
– Тебя драться, что ль, сюда пустили? – причитал Ромашка, раскрывая все-таки учебник. – Сам живет у нас, а сам дерется… Вот скажу бабушке, она тебя прогонит.
– Не боюсь! Я в другом месте жить буду! А тебя все равно буду ловить, понял? Понял, говорю?
– По-онял…
– Вот и учи! Не выучишь – смотри!
Показывая, что шутить не любит, Андрейка со всей силы ахнул кулачищем по столу: аж кулак себе отшиб, а все ручки и карандаши так и раскатились.
И Марьмитревна всунула голову в дверь, поддерживая Андрейку:
– Так его, Андрюша! Так его, лодыря! А то – гляди-кось: понимать он не хочет! Пойме-ешь, мошенские твои глаза! Он те мозги-то прочистит, сразу хотенье объявится… ишь, надулся, чуть не лопнет! Это тебе не бабку неученую обмошенничивать!…
Не видя ниоткуда помощи, Ромашка заткнул себе уши и начал читать упражнение.
Андрейка сидел на диване и гордился своей победой: этот косопузый дон Гальвальтон не знал, какой у Андрейки характер – лютый до невозможности. Хуже, чем у немки Маргариты! Если уж он кого возьмет в свои ежовые рукавицы – тут сиди и не пикни. Вмиг на путь наставит, уж будьте спокойны.
Вот сидит теперь Ромашка как миленький: надулся, чуть не лопнет, как правильно заметила бабушка, но упражнение читает, перевод слов в конце книжки отыскивает и списывает их к себе в новый словарик… Пошла машина в ход!
Нужно было сразу Моську слушать: тот, конечно, лучше Алехи разбирается в подходах, каждый день имея дело с бестолковым и хитрым братом Федором, который поминутно норовит то в погреб упасть, то утенка задушить…
Ромашка сперва все обижался – сопел, потом угрюмо спросил:
– Дер Винтер – что?
– Зима…
– А дас Хунд?
– Собака! – без запинки ответил Андрейка.
– Хм… Ну и собака… – покрутил головой Ромашка. – Бестолковый язык! Разве может быть собака среднего рода – «дас»? Если бы она была неодушевленная – тогда другое дело!
– Ихние собаки бывают всяких родов… – уклончиво разъяснил Андрейка и сделал ученику строгое замечание: – Тебе переводить задано или критиковать? Собаки ему не нравятся… Критик какой!…
Но Ромашка не унимался и продолжал выспрашивать:
– А «ист да» – что?…
Что такое «ист да», Андрейка не знал и честно признался:
– Забыл…
Ромашка оживился и начал выспрашивать слово за словом. Андрейка, как назло, ни одного не помнил… Он это упражнение не переводил, потому что оно было задано вместе со стишком. Андрейка стишок заучил, а упражнение делать не стал, рассудив, что сразу и стишок и упражнение будет для Маргариты многовато…
Сейчас он выкрутился, грозно прикрикнув:
– А словарь зачем? Я тебе что – словарь? Может, тебе и все упражнение выучить? Умный какой!
Ромашка замолк и начал быстро строчить карандашом по бумаге. Андрейка даже удивился: вот тебе и отстающий! А как быстро чешет! Что значит строгость: так и в отличники запросто выведет он хитрого лодыря Оранского.
Что и говорить, немецкий этот – язык закомуристый. Будто нарочно его придумали, чтобы людей путать. Например, к каждому существительному спереди зачем-то приставлен артикль: дер, ди, дас… Хотя, скажем, собаку – «хунд» – и без артикля видно, что она собака, а не кошка, которая будет «кац». К глаголам тоже зачем-то приставлены еще и другие глаголы – вспомогательные, а те поминутно сами по себе изменяются: то он – «хабен» и вдруг ни с того ни с сего делается «бин», а то и вовсе «зайн»! Даже нисколько не похоже! Вспомогательные нужны, наверное, затем, что настоящие глаголы – не целые, как наши, а слеплены из кусочков, которые соединены некрепко… Поэтому в предложении один кусочек от глагола находится в одном месте, а другой оказывается где-нибудь в самом хвосте. Когда про него забудешь, он вдруг и объявляется, а куда с ним деваться? Никуда не приспособишь… Ищешь в словаре глагол, а его там нету, потом оказывается, что это только вторая половинка от него, а первая стоит где-то в конце предложения отдельно, спряталась и притворяется настоящим, хорошим словом… Правда, Андрейка, как старый грибник, скоро наловчился высматривать эти мелкие убежавшие кусочки: окинет своим взглядом все предложение, заметит, где он затаился среди хороших, целых слов, вытащит оттуда, потом находит другую, отставшую от него половинку, складывает и тогда уже ищет по словарю, что они в сложенном виде значат…