Андриеш

Радости людской грозит!

Смех же эту ложь разит,

Ложь смеяться ох не любит!

Смех ее на месте губит!

Хлещет так, что жарко небу,

Всё, что людям не в потребу!

Единит на свете всех

Человечий, звонкий смех!

Предрешен любой успех,

Если льется без помех

В дни страданий, в дни потех —

Звонкий, чистый, юный смех!

В мире от него тепло,

Гибнет ложь, а с нею — зло!

Уясни всё это, дядя,

На меня, Пэкалу, глядя!

Если даже на заре

Света нету на дворе,

Если днем — сплошная тьма,

Мрачно небо, как тюрьма, —

Если вечером и ночью

Видишь только тьму воочью,

Оттого, что всё черно —

Станет пусть тебе смешно!

Я смеюсь или молчу,

Мне весь мир — по нраву!

Людям души щекочу,

Веселясь на славу!

Дам-ка я тебе щелчок,

Это — сдача, пятачок,

С лжи твоей и клеветы,

Так что помни, помни ты:

Больше клеветать не вздумай,

С рожей не ходи угрюмой,

Лучше жителям земли

Шуткой сердце весели!»

Так друзья бредут во мглу,

Вдаль по черному селу,

Слева, справа от дорожки,

Из окна иль со двора

Вся в заплатанной одежке

Их встречает детвора.

Глазки малышей пусты,

В них веселье не искрится,

Но немалой красоты

Их замученные лица!

И непрочь они, пожалуй,

Увязаться за Пэкалой!

А Пэкала — озорник

Сел на посох в тот же миг

И подпрыгивать потешно

Стал на улице кромешной,

Созывает детвору,

Говорит: «Лошадка, тпру!

Что невеселы, ребята?

В том не тьма ли виновата?

Не смешно?

Вам темно?

Кто-то вас

Обманул?

Свет погас?

Ветр задул

Солнца свет?

Свет луны?

Жизни нет?

Дни темны?

Кто там лжет,

Что луна

В небосвод

Не взойдет, —

«Не должна!»

Тьма черна.

Ну, так что ж:

Это — ложь!

Черный царь

Эту хмарь

Напустил

На умы,

Черной тьмы

Что есть сил

Натворил, —

Но бессилен черный бес

Отменить лучи небес!

Только тьмой

Правит он.

Ну, так мой

Вот закон:

Кто не верит в эту тьму,

Кто не скован черным царством

Черный Царь своим коварством

Зла не причинит ему!

И захочет — так не сможет:

Он села не уничтожит,

Даже грома не пошлет

На неверящий народ,

Не содеет зла селу

В злопыхательском пылу,

Не сгустит ночную мглу:

Сам же спрячется в углу!

Мы не станем верить вздору.

Смех опасен людомору, —

Нынче, этим светлым днем,

Со злодеем бой начнем,

И на первых же порах

Смехом уничтожим страх!»

И тотчас же, для начала

Сев на посох свой, Пэкала

По дорожке поскакал,

Кучу глины отыскал.

Смотрит, смотрит детвора:

Знать, в новинку ей игра!

Для ребячьего народа

Небывалого урода

Стал Пэкала мастерить

И при этом говорить:

«Гей, ребята, в круг садитесь!

Этот, значит, славный витязь,

Косомордый, криворожий,

На столетний пень похожий,

Коль судить по всем приметам

Об уроде жутком этом,

По красе его бесспорной —

Черный Царь, владыка черный!

Велико, видать, владычество

Кривомордого величества!

И с такою же, с похожею

Рожей мерзкою, свиной,

Кружит брат его родной,

Мчит, помойки сокрушая,

Черный Вихрь, свинья большая…

На судьбину горько сетует,

Почитать его советует!»

Тут вошел Пэкала в роль.

Чем не царь? Чем не король?

Тоже славный, тоже гордый,

Тоже малость косомордый…

Тут, запрету вопреки,

Меж детей пошли смешки.

Все смеются над болваном,

Над корявым истуканом,

Улыбающимся гнусно

(Сделанным весьма искусно).

«А теперь, ребята, в путь!

Не изволите ль взглянуть

С нежностью благоговейной:

Этот экспонат музейный,

Светоч царственного рода,

Полупень, полуколода —

Царь морей, степей, полей,

То бишь Черный Дуралей!»

Всех от смеха прямо скрючило,

Хохот завладел детьми,

А Пэкала тут возьми,

По макушке стукни чучело:

«Злодей!

Разить

Людей,

Грозить

Не смей,

Ты, змей,

Пень безмозглый, обормот,

Вот тебе, скотина, вот!!!

И тебе-то поклоняться?»

На Пэкалу-святотатца

Смотрят дети, веселясь,

Ну, а он швыряет грязь

В морду Черного Царя,

Речь такую говоря:

«Убирайся прочь отсюда,

Черномордая паскуда,

Рожа безобразная!»

И, победу празднуя,

Все пустились в пляску шалую,

Озорную, небывалую

Во главе с самим Пэкалою!

Стали все ногами дрыгать,

Через истукана прыгать!

Флуер Андриеш достал

И играть тихонько стал,

А в душе у чабана

Песенка жила одна, —

Та, что в прежний час звучала,

До беды и до начала

Всех скитаний пастушка, —

Весела, чиста, звонка,

Та, что легче ветерка

Поднималась в облака

Над родимою Молдовой,

Над долиной Трехручьевой!

Андриеш играет гладко,

А в душе его несладко:

Сколько, сколько можно впредь

Испытания терпеть? —

Вот нелегкая загадка…

Словно взрослому, ему

Выпадают передряги,

Испытания — уму,

Сердцу, воле и отваге.

Детство, детство, ты куда?

Промелькнуло без следа.

Так живешь — не уследишь:

Взрослый ты или малыш.

Девочка к нему идет

И тихонько задает

Пастушку такой вопрос:

«Ты скажи-ка мне и детям,

Где учился песням этим?»

Молвит хлопец: «Фэт-Фрумос —

Вот кто мой учитель главный,

Вот кто мой наставник славный!

Как зовут тебя, мой свет?»

Медлит девочка, боится,

Наконец она в ответ

Произносит: «Миорица».

Сжало пастушку сердечко, —

«Это ведь моя овечка

Так зовется! Я грущу,

Я давно ее ищу, —

Схожа с ней ты, крошка-детка,

Как сестричка-однолетка!»

Налетев исподтишка,

Грусть объяла пастушка.

Поспешил к нему Пэкала:

«Не печалься, добрый друг!

Столько радости вокруг!

Видишь, даже солнце встало

И сквозь тучи заблистало!

Вот, как видишь, я не вру!

Поутру и ввечеру,

Паренек, твою хандру

Звонким смехом уберу!

Дуться, парень, ты не смей!

Прогонять тоску умей,

Хохочи всю жизнь, до слез,

Выше кушму, выше нос!»

Подмигнула им дорога,

В нитку вытянулась строго,