Андриеш

За мой рост

До самых звезд,

За ветвей веселый трепет,

За листвы весенний лепет.

Вихря Черного позвал,

Вихрь меня околдовал.

Стал дряхлеть я,

Вянуть, сохнуть,

На столетья —

Слепнуть, глохнуть.

Ныне я скриплю едва,

Облетела вся листва,

Стар я — ни вздохнуть, ни охнуть!..

Слышишь? — Точит гниль кору.

Видишь? — На дупле дупло…

Я вот-вот умру, умру,

Тяжело мне, тяжело!..

Там, где голые отроги,

Где ни тропки, ни дороги,

В шелестящем, спящем логе, —

Ключевые бьют струи.

И склонились три сестрички,

Три плакучие березки,

Искры — почки,

Листья — блестки;

Мне они родные дочки,

Дочки сирые мои!

Нынче им дышать невмочь,

Душит бедных день и ночь

Сизым облаком густым

Вынтул-Фум —

Ветер-Дым…

Жарким днем, в сырые ночки

Слышно мне, как плачут дочки,

Задыхаясь в сизом дыме!..

Сжалься, мальчик, надо мной,

Над моею сединой

И дочурками моими!

Веток у меня не счесть,

И, хоть каждая раздета,

Среди них живая есть,—

На верхушке самой где-то

Схоронилась ветка эта.

Если ты ее найдешь

И слегка коснешься ею

Кроны высохшей — и что ж! —

Сразу я зазеленею

И оденусь вновь листвой

Свежей, сочной и живой!

Ты исполни, друг-сыночек,

Стариковский мой завет!

Выручи меня и дочек!

На земле немало бед,

Полон горя белый свет.

Там, где горе и беда,—

С помощью спеши туда!

Влез на дуб чабан проворный

Вплоть до мертвой кроны черной,

Чтобы старому помочь.

День да ночь — сутки прочь…

Трижды день сменяла ночь;

Андриеш, не уставая,

Все искал, не зная сна,

От рассвета дотемна:

— Где ж ты, веточка живая?

Наконец-то, вот она!

Как ни пряталась умело,

Не укрылась от меня.

А теперь — пора за дело!..

Вновь три ночи и три дня,

Мучим голодом и жаждой,

Терпеливый пастушок

Прикасался к ветке каждой,

Каждый тронул он сучок

Теплой веточкой зеленой,—

И, чудесно оживленный,

Дуб листвою зашумел,

Загудел воскресшей кроной:

— Андриеш! Ты добр и смел!

Ты мне жизнь вернуть сумел,

Спас меня и милых дочек.

Вот качнул я головой,

Молодой тряхнул листвой,

Обронил листочек свой;

Ты в свирель вложи листочек,

На свирели засвисти,

И листочек тот певучий

Поведет тебя в пути

Через пропасти и кручи,

Сквозь туман и вьюжный мрак

В заколдованный овраг,

К ненасытному верзиле

Орб-Орбиле Флэмынзиле,

Что простерся, как в могиле,

На подстилке из коряг.

Ты живым листком горячим

К бельмам прикоснись незрячим,—

Вспыхнет свет погасших глаз,

И прозреет он тотчас.

Исцеливши Флэмынзилу

Навсегда от слепоты,

Удивительную силу,

Андриеш, получишь ты!

Этой силой наделенный,

Ты отыщешь цель свою,

След найдешь пропавшей Доны

И одержишь верх в бою

С Кэпкэуном-людоедом.

Так ступай вперед, к победам!

Я ж хочу, как прежде, петь

И листвою шелестеть,

И встречать могучей кроной

Натиск бури разъяренной!

— Дед Стежар! Не обессудь! —

… И пастух пустился в путь,

Взяв свой флуер неразлучный,

Разливаясь песней звучной.

И звенел свирельный свист,

Чистой трелью сердце теша,—

Это пел дубовый лист,

Направляя Андриеша.

Вот рассеялся туман…

Андриеш глядит усталый:

Перед ним морской лиман^[11],

Волны мечут пену в скалы,

Завихряясь на бегу,

А на диком, берегу,

Между скал, — овраг огромный.

У оврага — три сосны,

Стены пропасти черны,

А из дымной глубины

Дует ветер неуемный.

Влез подпасок на одну

Суковатую сосну,

Засмотрелся в глубину:

— Вот так чудо! Ну и ну!..—

Что же он нашел в овраге?

Ворохом лежат коряги,

На корягах великан,

Распластавшись грузной тушей,

Дышит, словно ураган.

Борода, как хвост петуший,

Из морщин торчком торчит,

Брови — словно свертки пакли,

Веки вспухли и набрякли.

Великан вопит, кричит,

Машет грубыми руками

И грозится кулаками,

И орет, зовет, ревет,

А его большой живот

То раздуется горой,

То провалится дырой.

Это был слепец Орбила,

Ненасытный Флэмынзила.

— Ай-ай-ай!

Сотню лет

Я не ел…

Где обед?—

Нет как нет!

Ай-ай-ай!

Что ни дай —

Проглочу!

Есть хочу!

Ох, есть хочу

С каждым годом все сильней!

Жду и жду,

Где найду

Я еду

Повкусней,

Да, да, да!

Пожирней!

Съел я скалы давно,

И коров, и коней,

И леса заодно,

От ветвей до корней,—

Обглодал целый край.

Ай-ай-ай! Есть давай!

Нынче пусто везде,

Я томлюсь по еде,

Лишь еда на уме,

Сало, мясо и хлеб!..

И к тому ж я ослеп,

Прозябаю во тьме!

Кэпкэун-людомор

Затуманил мой взор,

Погасил мне глаза.

А за что? Почему?

Не пойму ни аза!

Я быков его съел

И коров проглотил,

И колдун Кэпкэун

Мне стократ отплатил!

Кто тут есть?

Что бы съесть?

Я тотчас ухвачу,

Прямо в пасть потащу,

Разжую, проглочу!..

Есть хочу!

Ох, есть хочу-у-у!..

Андриеша страх берет,

Он дрожит, как в лихорадке,

От испуга — сердце в пятки,

А свирель ему поет:

— Вспомни о листке дубовом,

Что тебе недавно в дар,

Провожая добрым словом,

Но прощанье дал Стежар.

Зря себя ты мучишь плачем,

Струсишь — и погибнешь сам!

Прикоснись листком к незрячим

Отуманенным глазам

Ненасытного верзилы

Орб-Орбилы Флэмынзилы,

И откроются они,

Загорятся в них огни!

Ты тогда погубишь скоро

Кэпкэуна-людомора,

Чтоб вернулась вновь Миора,

Чтоб, как прежде, весела,

Дона снова к нам пришла!

Крикнул мальчик: — Эй, обжора!

Брось реветь,

Как медведь!

Погоди, имей терпенье,—

Возвращу тебе я зренье!

Великан тут в изумленье

Замер, словно истукан,

А пастух в одно мгновенье

Напрямик

В пропасть — прыг!

Свистнул на свирели звонко

И листком коснулся глаз —

Великан прозрел тотчас

И, беднягу-чабаненка

Заприметивши едва,

Словно муху — хвать ручищей,

И заухал, как сова:

— Вот жратва!

Ха-ха-ха!