Андрогин…

– … отвратительное, оно будет, всегда увеличивается и никогда не устанет, а вечным движением будет элементарное вождение ершиком, естественное, как движение фаллоса, или движение руки по фаллосу, это самый простой и естественное движение, которые будут совершаться специально созданной мною, так сказать, цистерной для хранения топлива – то есть конденсатора отвратительного. То есть, отвратительная и ужасная, вызывающая страх, сожаление, ненависть, рвоту, приступы невероятного желании, в котором вы будете обнаруживать то вожделение садизма, то мазохизма, но всегда подкрепляемое ненавистью к объекту желания, усиливающееся стыдом к себе, за свое желание и вожделение! Все это будет увенчано ощущением вечного наслаждения, острого, словно прилив в океане! Вот вам мой микро-маркет, то есть мир, выполненный в натуральную величину, который я делал для себя, создавая его на своей территории вселенной!

«Ужасно! – констатировал я про себя в очередной раз завершив в своем сознании, речь сумасшедшего бога, чье представление о вечном сводилось к комнате с унитазом и отвратительной уборщицы, которая с показным вожделением будет вечно водить ершиком по это самому унитазу, – И так целую вечность!» Мне очень не хотелось представлять эту жуткую картинку, которая предательски пыталась зародиться в моей голове, и я посмотрел на Микки, который все еще что-то увлеченно говорил, не менее увлеченно подравнивая траву в саду.

Я попытался его услышать. Для начала надо было сообразить, на долго ли ушел от него и сколь информации, хотя бы по количеству, о восстановлении содержания его монолога, Я и не помышлял, впрочем, откровенно себе признавался в том, что не очень то и хотел узнавать, что говорил мне Микки.

…

Я резко и быстро повесила трубку. Давно надо было заняться делами. На самом деле, я понимала, что диалог с Гербертом может длиться вечность, чего мне совсем не хотелось.

Я ничего не чувствовала, ничего не хотела, мне не было грустно, не было весело, мне было совсем-совсем никак. Я бы с удовольствием легла на большой кровати, широко расставив ноги, выпятив живот, и пустила бы тоненькую стройку слюны, из полуоткрытого рта, и так, смотря в одну точку в стене, и просидела бы вечность. Мне казалось, что я напилась каких-то психотропных таблеток. Мне было плохо, оттого, что я ничего не чувствую и ничего не хочу. Я думала о Герберте, о том, что он приедет, о том, что он моя жизнь и моя судьба, о том, что мне надо начинать привыкать к его постоянному присутствию в моей жизни.

Я прислонила руку к груди. Сердце билось с бешеной скоростью. «Надо меньше пить кофе!» – подумала я и отправилась заварить себе чай. «Надо в чай молока налить!» – решила я, – А то какой смысл менять столь любимый мне кофе, на отвратительный чай?!».

Я сделала себе чай с молоком и села обратно на подоконник, ждать отведенного мне часа…

На улице было холодно, холод пронизывал кожу насквозь, словно не желал, чтобы я дожила до решающей минуты. Мне казалось, что в комнате уже давно уличная температура. Мне становилось плохо и страшно. Я думала, что время снова остановилось, но теперь уже я не контролирую этот процесс…

Большие часы пробили «семь». Меня словно вернуло в реальность. Я вздохнула, поняв, что скоро это бесконечный промежуток ожидания закончится. Внезапно я услышала, как в дверь позвонили. «Откуда он узнал номер квартиры?!» – промелькнуло у меня в голове, – Я ведь не говорила ему!».

…

– Это вообще он?! – спросила я на всякий случай Пространство, поскольку никого кроме Герберта, которого мне все равно надо было увидеть, я ощущать рядом не хотела.

– Да, это он…

– А откуда он номер квартиры узнал?

– А я откуда знаю! Его спроси!

– Да, помощи от тебя, как от…

…

– Это тебя! – услышала я чей-то голос, – И хватит сама с собой разговаривать! Достала уже, лунатичка хренова!