Андрогин…

Мы вышли из квартиры, оставив картинку данного места, лишь смутным воспоминанием, не несущим никаких эмоций, в сознании Герберта. Затем мы вышли из подъезда. Я не пыталась навязать Герберту ощущение, в каком отвратительном мире, я живу, ускорить его желание, вытащить меня из того, что ему чуждо, непонятно и поэтому вселяет, мистический страх и ужас. Я знала, что эта мысль уже зародилась нем, но форсировать события, развитие которых, я слишком хорошо знала, я не хотела. Мне не хотелось, чтобы он возомнил себя, единственным моим спасителем. Хотя так было бы проще. Но мне тоже хотелось поиграть, и я решила, что буду добиваться его искренней любви, без возникновения собственного культа с упоением собственной псевдозначимостью. Я осознавала свою жестокость. Мне хотелось, чтобы Герберт мучился до конца своих дней, не понимая, по-настоящему ли я его люблю, по какой причине я с ним?! Но он прощал мне, что когда он слышит от меня «здравствуй», не является ли оно на самом деле, прощанием. Я была жестокой. Мне хотелось чтобы он страдал за то, что я буду с ним, всю свою жизнь, о есть до того момента, пока не найду то, что когда-то было моим, и то, что я потеряла. «Я не позволю ему думать, что он, мое единственное спасение!» – решила я.

Мы сели в машину и молча поехали. Я почувствовала, как во мне начинает зарождаться то чувство неловкого молчания, которое возникает между двумя объектами, когда они просто не способны услышать друг друга, как бы ни старались этого сделать, и все что им остается это либо перестать совершать попытки общения, либо поступить так, как должна была поступить я, то есть каждый из собеседников должен начать делать вид, что он слышит второго. В итоге они оба должны так войти в эту роль, что и сами поверят и услышат, поддавшись общему для них двоих, безумию…

Герберт был без водителя. Он сам сел за руль, я села рядом. Черная "волга", медленно, словно предупреждая о начале своего передвижения в пространстве, двинулась с места. Я смотрела в окно, грустно различая предметы, формы и образы, потерявшие себя в потоке ветра и снега, соединявшихся в единую субстанцию – метель, которая словно одеяло, пыталась накрыть землю. Периодически я оборачивалась и смотрела на застывшее, словно маска, лицо Герберта. Оно совершенно ничего не выражало, ни о чем не думало, ни как не чувствовало и ни за что не переживало. Я не очень хотела, чтобы он начал думать, о чем бы поговорить, или почему я молчу, или чувствовать еще какие-либо сомнения, способные лишь сотрясать пространство, наполняя его отвратительными звуками, запахами и образами. Но я начинала сомневаться, что это лицо принадлежит человеку, а не кукле, что оно настоящее, а не пластиковое, что оно может ожить, пошевелиться и выразить хоть что-то, а не останется навсегда вот такой вот неподвижно маской максимального присутствия. "Но может быть со мной тот человек, который настолько, человек?! В нем должна быть хоть одна крупица того, что может увидеть меня!" – в отчаянье подумала я, ощутив безграничное, вечное одиночество, разливающееся по моему телу, словно яд, который должен был меня убить, но делать это настолько медленно и мучительно, чтобы я сама уже молила о смерти. "Хотя, наверное, есть и такой вариант, что я быстрее найду противоядие, хотя это и намного труднее!" – я смотрела окно, пытаясь не думать об отсутствии ощущения существования Герберта, которое он, словно самый стойкий шпион.

Я еще раз посмотрела на лицо Герберта. Его словно не было. Я отвернулась и попыталась воспроизвести его черты в своем сознании, но у меня ничего, не получалось. В Герберте не было ничего, что можно было бы запомнить. Наверное это было правильно. По крайней мере, не смотря ни на какие мои действия, я не буду просыпаться от его укоряющего взгляда, потому как, просто не вспомню его. Я посмотрела на его слегка приоткрытый рот и максимально отсутствующее, и, наверно, из-за этого, кажущееся беззащитным, лицо. «Мой маленький Голем!» – подумала я тогда, – Надо лишь написать записку с тем, что ты должен делать! И ты будешь строить мою «». А когда настанет суббота, я вытащу ее из твоего рта, и ты снова превратишься в бездейственное существо, до тех пор, пока я не решу, то ты мне нужен!»

Машина остановилась.

Я не обратила на это внимания, потому как не была уверена, что она остановилась в действительности, а не лишь в моем воображении.

– Мы еще не приехали, но дальше, нам придется пройтись пешком! Машину придется здесь оставить! К сожалению, мне нельзя оставлять ее слишком близко к тому месту, куда мы идем, это рискованно! Понимаешь? Ты не очень расстроилась? Ты не против, если мы немного пройдемся? – услышала я уверенность, перерождающуюся в мольбу о прощении.

– Хорошо! – ответила я ему. Я посмотрела на Герберта, подтвердив свои сова одобрительной улыбкой.

Я начала открывать дверь.

– Постой! – чуть ли не прокричал он в отчаянье, – Я помогу тебе!