В распоряжении Мануила был хороший следственный аппарат, с помощью которого тотчас смогли установить, что при побеге Андронику помогал Пупак. Пупака публично избили, и один из герольдов водил его по кругу на веревке, причем Пупак в это время должен был громко выкрикивать: «Каждого, кто принял в своем доме врага императора, изобьют и будут публично водить по улицам». Он выкрикивал это с радостным лицом. Его взгляд был обращен прямо на собравшуюся рядом с ним людскую толпу, и, обращаясь к ней, он смело продолжал:
«Каждый, кто хочет, может считать позором для меня то, что я принял в своем доме моего благодетеля».
Во время подготовки второго побега из тюрьмы важнейшая роль предназначалась таинственной фигуре некоего слуги, единственного, кто имел доступ к Андронику. По-видимому, это был пленный раб неизвестного происхождения. Хониат называет его άνδράποδος, παιδαρίσκος — рабом, подобным ребенку, — который явно с умыслом был наделен обязанностями прислужника, так как едва владел греческим языком[267].
Общение узника с таким стражником представлялось совершенно невозможным. Однако Андроник очень скоро завоевал полную преданность своего слуги, хотя последнему за помощь сбежавшему заключенному угрожала мучительная смертная казнь. Слуга бескорыстно ставил свою жизнь на карту, ведь мы не слышали ничего о каком-либо вознаграждении, которое ему предложили бы за это Андроник или его семья. Андроник соблюдал все меры предосторожности, чтобы никому не выдать своих намерений. Ведь провал сделал бы возможность нового побега из тюрьмы ничтожной, по меньшей мере на долгие годы. Но как мог Андроник объясняться со слугой? Если мать Андроника действительно была русской княжной, что я пытался доказать во второй главе данной книги, тогда для него знание русского языка было бы само собой разумеющимся. Когда Андроник заметил, что он имеет дело с русским, то поведал ему о своем происхождении, чем окончательно склонил «земляка» на свою сторону. Эти мысли первым высказал С. Шестаков[268], который даже пошел еще дальше и сделал предположение, что, возможно, этим языком владел и Мануил, сын Андроника. Андроник тотчас начал давать поручения своему слуге, который помогал двоюродному брату императора «из солидарного протеста против неволи»[269]. Благодаря ему Андроник имел связь со своей семьей, от него же он знал и подробности того, что происходит во дворце, что очень пригодилось ему при встрече со стражниками[270]. Побег прекрасно удался, и никто во дворце не мог понять, кто был помощником Андроника. В противном случае Хониат, скорее всего, сказал бы что-нибудь о наказании тюремного слуги, раз уж он сообщил о том сравнительно мягком наказании, которому подвергся Пупак.
Дальнейшие подробности побега Андроника стали известны только после его возвращения в Константинополь и примирения с Мануилом I. Другим существенным подтверждением того, что Андроник знал русский язык, служит свидетельство Никиты Хониата, что он мог благодаря сильному варварскому акценту так коверкать греческий, как будто бы не умел на нем говорить вовсе[271]. Говорили, впрочем, что он и над надгробным памятником Мануила шептал что-то на варварском наречии[272]. Выводы Шестакова были подтверждены еще и другими данными, а именно имеющимися сведениями о том, что Андроник при правлении своего двоюродного брата дважды пытался искать убежища на Руси, где он, как мы уже говорили, принимал участие в заседаниях Совета бояр. О знании Андроником турецкого языка в рассматриваемый период времени не могло быть и речи, так как за время короткого плена в 1143 году он не смог бы освоить столь трудный язык.
Как замечает с определенной оговоркой Киннам (ένθα ένναέτης οίμαι καθειρκτο)[273], побег Андроника был осуществлен где-то в конце 1164 года, после приблизительно девятилетнего заключения в дворцовой тюрьме. Хониат датирует освобождение Андроника временем, когда Мануил объявил войну венграм[274], которые вопреки заключенному союзу напали на Византию[275] и захватили крепости Сирмий и Зевгмин[276]. Датировки этого события мы не знаем. Возможно, это произошло в начале 1165 года.
О побеге Андроника и ряде дипломатических мер, принятых Мануилом по отношению к князьям Галицкой Руси и другим русским князьям, дают сведения также и русские источники.