Анекдот о вечной любви

Продолжая ворчать, больше для порядка, я облачилась в маскарадный костюм, иначе и не назовешь. В компании с Петькой мы смотрелись довольно комично: я в одежде с чужого плеча — и Петька с темными солнцезащитными очками на носу в сумерках ночи. Этот атрибут меня развеселил.

— Ты зачем очки напялил? Прямо Джеймс Бонд какой-то, — негромко рассмеялась я.

Вместо ответа Петруха снял очки, явив на обозрение довольно симпатичный «фонарь» под правым глазом.

— Ух ты, класс! Как говорят в народе, подбитый глаз уменьшает обзор, но увеличивает опыт, — польстила я приятелю, догадавшись, что это — последствия встречи Петькиного глаза и кулака Евгения Арсеньевича Боха.

Петруха хмыкнул что-то маловразумительное о том, что шрамы и синяки украшают мужчину, а потом извлек из кармана пустую майонезную банку с крышкой. Я тихо ойкнула — чуть не забыла о важной улике!

За моими последующими действиями Петька наблюдал в состоянии ступора, напавшего на него после того, как я аккуратно, соблюдая величайшую осторожность, перелила содержимое судна в баночку и прочно укупорила ее крышкой.

— Я тебе потом все объясню, — пообещала я коллеге, — а теперь пора. Главное, не нарваться на Зиночку. Ты, кстати, как мимо нее проскочил?

— Как, она тоже здесь? — в свою очередь озадачился Петруха.

— А где ж ей еще быть, раз здесь ее рабочее место.

— Да-а? А как же там? — последовал замысловатый жест рукой в воздухе, который остался непонятен для моего больного разума.

Я нахмурилась:

— Что такое «там»? Там — это где?

— У Шерлока в офисе. По-моему, Зиночка там вполне на своем месте, — плотоядно облизнулся Петруха.

Все ясно: любвеобильный коллега при имени Зиночка сразу видит образ красотки Ьарби из приемной Геннадия Петровича. Вспомнив о Мужчине Моей Мечты, я слегка пригорюнилась и, сочувственно погладив Петруху по руке, молвила:

— Мой бедный друг, твое либидо мешает твоей умственной деятельности! Ну ничего, это пройдет…

— Не приведи господи! — истово перекрестился Петька на капельницу. — Пошли, что ли, Василь Иваныч? Неуютно тут как-то…

И мы пошли. Впереди верный ординарец Петька, а позади, согласно теории знаменитого красного командарма, Чапай на лихом коне, то есть я с беспрестанно спадающими штанами.

Вскоре я поняла, каким образом Петьке удалось проскочить незамеченным мимо бдительной медсестры: на посту никого не было, только одинокая настольная лампа освещала рабочее место Зинаиды. Зато из-за приоткрытой двери сестринской комнаты отдыха доносился мощный храп. Переливчатый, с замысловатыми руладами…

— В синкопе пиццикато на четверть запаздывает, — с умным видом изрек Петр после того, как примерно с полминуты послушал соло в исполнении Зинаиды.

…Второй раз нарушать Уголовный кодекс Петьке не пришлось. В приемном покое, к счастью, все были заняты вновь прибывшим больным — синеньким мужичком в видавшем виде пальтишке, рукав которого насквозь пропитался кровью. Несмотря на это печальное обстоятельство, дядька энергично размахивал руками и, как мог, отбивался от обступивших его врачей, медсестер и медбратьев. В эту минуту им всем было явно не до нас, никто не обратил внимания на странную парочку, по-шпионски втихомолку покидающую больницу.

Как оказалось, Петруха проявил невиданную, но похвальную рыцарскую дальновидность: его собственный «жигуль», ровесник Куликовского сражения, внезапно захворал, потому Петька позаимствовал у какого-то своего приятеля железного коня, не менее древнего, но пока еще более или менее здорового, по имени «Москвич». В машине я со всеми подробностями поведала Петрухе о ночном пришельце. Коллега внимательно выслушал, но удивленным не выглядел. Наоборот, он сосредоточенно кивал, пока я говорила, а когда рассказ мой подошел к концу, удовлетворенно заметил:

— Быстро работают, молодцы! Вась, а ты вообще как… В смысле самочувствия? Голова не болит?

— Опомнился, — проворчала я. — А насчет самочувствия я тебе так скажу: одно копыто я уже отбросила. Если мы срочно ничего не предпримем, второе откинется само!

Пророчество мрачноватое, но — оно недалеко от истины. Я внимательно посмотрела на медный профиль приятеля и, холодея от предчувствий, задала вопрос, не дававший мне покоя последние полчаса:

— Петя, ты ведь знал, что меня хотят убить?

— Знал, — не стал спорить Петька. Я ожидала продолжения, каких-то пояснений, но их не последовало: приятель молчал, сосредоточенно глядя на ночное шоссе. После недолгих сомнений было решено применить в отношении коварного друга оружие массового поражения — я разревелась в голос. Не так чтобы по правде, но с чувством, с толком, с расстановкой. Ординарец сразу заволновался:

— Василь Иваныч, завязывай с мокрым делом, слышь?! Не люблю я этого!

— Ты знал — и не сказал, не предупредил…

Друг называется! — судорожно всхлипывала я, причем уже вполне серьезно.

— Да не знал я, не знал! Я потом уже понял, когда все случилось…

— Это как так?

— Да так! Помнишь, в автобусе я хотел тебя шантажировать? Ну, типа, если бы ты была замужем и все такое…

— Конечно, еще бы не помнить, — давешняя обида присоединилась к свежей, и я зарыдала с удвоенной силой.