Анекдоты из пушкинских времен #2

Вера ЧАЙКОВСКАЯ АНЕКДОТЫ ИЗ ПУШКИНСКИХ ВРЕМЕН

Триптих № 2

Оленина и Змей

В родном Приютине Аннет стало бесприютно. Ей казалось, что родителям невыносим сам ее вид. Да и то сказать, — сколько можно испытывать их терпение!? Каждую петербургскую зиму, танцуя вальс или мазурку с очередным воздыхателем, — она давала себе зарок: вот за этого выйдет непременно! Но посватавшийся к ней некогда поэт, вероятно, был сам дьявол. Он что-то такое с ней сделал, что скучны ей стали все мужчины!

Вот ведь даже разумнейший дяденька Иван Андреич предостерегал, подняв кустистые брови. Не иди, мол, Анетка, за этого курчавого. Вертопрах! Повеса! Пиит! И родители к нему не благоволили. И ее сердце к нему не лежало. А вот как станет она сравнивать «вертопраха» с тем, кто танцует с ней мазурку, — и так скучно, так невыносимо скучно сделается! Словно тот «вертопрах» каким зельем ее опоил, чтобы в девах она засиделась, раз за него не пошла.

И наряды Аннет меняла, и прическу, — но встретит матушкин придирчивый взгляд или отцовский — сожалеющий, — хоть из дому беги! Вот и решила она летом доставить родителям удовольствие и на месяц покинуть Приютино. Пусть узнают, как живется без «милой Анеттеньки»!

Покатила в подмосковную к своей приятельнице Алине Разумовской, которая давно уж ее зазывала и письмами, и через общих знакомых.

Ехала Аннет без радости. Алина, хоть и была двумя годами младше, уже несколько лет как выскочила замуж за милейшего Ванечку Разумовского и у нее уже было трое крошек. А Аннет все не везло, да не везло! К тому же она боялась, что Алина замучит ее своими крошками. Малолетних детей Аннет не жаловала. В глубине души она сама считала себя малым ребенком. Росту она и впрямь была совсем невысокого, а о маленькой ее ножке «вертопрах» раструбил всему свету.

Но за детьми был уход и присмотр. Над ними тряслись няньки. Их лелеяли родители. А ее, бедную маленькую Аннет, — все бросили на произвол судьбы. И судьба принялась ее терзать со странным ожесточением.

Всем казалось, что раз она такая хорошенькая («вертопрах» даже находил ее красавицей), так богата и такого достойного рода, — то замуж выйти ей очень просто. И ей все время хотелось крикнуть всем этим тетушкам и двоюродным бабкам, гневно топнув маленькой своей ножкой, что она не виновата! И никогда, никогда она не была той смешной разборчивой невестой, которую так зло изобразил дяденька Иван Андреевич в своей басенке. (Изобразить-то изобразил, а ведь отсоветовал Аннет бросаться в тот зыбкий, манящий, таинственный омут!)

Она бы вышла сейчас, — ну, почти за любого! Но не удавалось! Даже те воздыхатели, которых сама Аннет считала смертельно скучными, покружив возле их дома месяц-другой, куда-то пропадали. И Аннет оставалось гадать, тревожно вглядываясь в венецианское зеркало, она ли в том виновата, или просто «планида» ее такая, как говаривала старая нянька Анфиса, перешедшая теперь к детям сестрицы Вареньки. Даже няньку, которая так была привязана к Аннет, и ту у нее отняли!

Заколдовал! Уж точно заколдовал ее тот чернявый, гибкий, мускулистый, с быстрым огненным взглядом, похожий на Змея из сказки, которую в детстве рассказывала им с Варенькой Анфиса. Как проклятый Змей похитил из терема красавицу девицу и, скрутив хоботьем (нянька та и говорила «хоботьем») ее белое тело, унес за моря и леса в свое логово.

Аннет нравилось слушать эту сказку, и она все просила, чтобы Анфиса повторила. А Варенька слушала в пол-уха, вышивала гладью полевые цветки и потом так удачно вышла за красавца!

Алина встретила Аннет без лишних сантиментов. Сразу показала ее комнату наверху, спросила о родителях, прошлась с Аннет по прелестной липовой аллее парка и, запоздало восхитившись обдуманным нарядом подруги — светло-сливочным платьем с высоким лифом и кружевной отделкой тонкой ручной работы, — побежала к своим крошкам. На бегу она крикнула, что в распоряжении Аннет молодая лошадка.

Алина показалась Аннет веселой, хозяйственной, цветущей. И Аннет невольно ей позавидовала.

Она решила, не теряя времени, осмотреть окрестности, и, усевшись с помощью слуги на лошадку, поскакала по парку. Всадницей она была неутомимой и отважной.

По выезде из парка, там, где дорога сворачивала в березовую рощу, повстречался ей всадник на прекрасной белой лошади. Их лошади, противоположных мастей, почти столкнулись мордами. Оба всадника спешились. И всадник-мужчина, весело поклонившись даме, представился. Это был сосед Разумовских, помещик Михаил Клязьмин. Ведя за собой лошадей и беседуя, они прошлись по цветущей липовой аллее до усадьбы. Впрочем, Клязьмин больше молчал и лишь изредка взглядывал на свою даму, раскрасневшуюся от езды и беседы.