Анекдоты из пушкинских времен #2

Через неделю под вечер Горецкий постучался в комнату горничной. Ему разрешили войти. Войдя, он примостился на диванчике рядом с Лукерьей. Стула в комнате не было.

— Лукерья!

Она не подняла опущенных глаз, занятая вязаньем.

— Не люб я тебе, оттого не хочешь за меня идти? Скажи, не люб?

Она молчала, перебирая пальцами спицы.

Горецкого внезапно снова охватила волна «дедушкиного» гнева, о возможных приступах которого он прежде не подозревал.

— Ах, не люб?

Он вскочил, сорвал с себя сюртук, белую, тонкого сукна рубашку, обнажив сильную безволосую грудь.

— Погляди! Не хорош? Твой плешивый был лучше? Красивее, сильнее меня?

— Женились бы вы лучше на барышне! — Лукерья тоже вскочила, поддавшись накатившей волне чувств. — Я ведь потому и отказываюсь, что знаю: будете вы меня этим «плешивым» каждую ноченьку попрекать. Ведь будете?

— Буду! — Горецкий с силой прижал голову Лукерьи к своей груди. — Буду непременно! Каждую ночь! Всю жизнь!

Камердинер Василий на цыпочках проходил мимо комнаты горничной и услышал тихий смех Лукерьи, потом она и барин что-то пропели на басурманском наречье, а после Лукерья уже громче попросила прохладительного напитка, и барин опрометью бросился за напитком, который стоял в гостиной, охлаждаясь в ведерке со льдом…

Воспитанник мадемуазель Жаннет Степан Савелыч Прыгунов, став впоследствии музыкантом-любителем, записал по памяти несколько мелодий, которые напевала эта бойкая и музыкально одаренная француженка. Семейные предания Прыгуновых уверяют, что одну из них в свое время услышал Петр Ильич Чайковский, положив в основу своей знаменитой старинной французской песенки. Впрочем, серьезные музыковеды этих сведений не подтверждают.

Чайковская Вера Исааковна (1950–…), текст, 2008