Анелька

На этот шум из дома вышла приезжая пани, - она уже справлялась у хозяйки, где мальчик, - и Юзек бросился к ней, крича:

- Отчего он не едет, когда я ему приказываю?

Вдруг он остановился в смущении, увидев перед собой незнакомую женщину. А ей понравился этот смелый мальчуган, который, несмотря на бедность и заброшенность, не понимал, как может кучер не выполнить его приказа.

"Вылитый отец!" - подумала она и, подойдя, нежно поцеловала Юзека.

- А где мама? - спросил оробевший мальчик.

- Мамы нет.

- И папы тоже нет?

- Нет. Но ты скоро его увидишь.

- А... а вы кто?

- Я? - переспросила дама с улыбкой, скрывая замешательство. - Я ваша... родственница. - И опять поцеловала его.

Юзеку понравился экипаж, кучер в ливрее и элегантный туалет дамы. Он поздоровался с ней уже как со старой знакомой, проявив необычный для него восторг.

- Вы наша родственница? - сказал он. - Вот хорошо! Тетя, наверное? У нас тут уже была одна тетя, но ту привез мужик в телеге... Я ее не хочу... А вы тоже тетя, а?

- Можешь называть меня мамой... мамой-крестной, - сказала дама, с трудом скрывая волнение.

- Мамой? Хорошо. Значит, вы будете моя вторая мама. А покататься можно?

- Петр! - крикнула дама кучеру. - Покатай панича.

Юзек мигом забрался на козлы рядом с кучером. Держась руками за вожжи, пока они объезжали кругом двор, он воображал, что сам правит, и был этим очень доволен.

Дама смотрела на него с гордостью и восхищением. Ее радовала мысль, что в ее гнезде поселится этот львенок.

Холодные компрессы настолько помогли Анельке, что уже можно было сказать ей о предстоящем отъезде. Весть эту она выслушала равнодушно и дала себя одеть.

Дама с жалостью и чем-то вроде стыда рассматривала ее гардероб, состоявший из плохо выстиранного белья и отрепьев, бывших некогда платьями.

Наконец дети были готовы к отъезду - так как Юзека одевать не нужно было, - и пани объявила Ягне, что ей придется ехать с ними.

- Одевайся же скорее, голубушка, если есть во что, нам времени терять нельзя, - добавила пани.

Ошеломленная Ягна побежала искать мужа. Он стоял перед домом и все еще созерцал коляску.

- Слушай-ка, вельможная пани велит мне ехать! - сказала она ему с плачем.

- Куда?

- А я знаю? С детьми - и все. Ой, горе мое!

Пани, услышав ее причитания, вышла из сеней, чтобы успокоить бедную женщину. Заяц поклонился ей в ноги и стал умолять:

- Смилуйтесь, пани, оставьте мне мою бабу. Я без нее тут и дня не высижу, а вы ей приказываете ехать в такую даль...

Пани удивилась:

- Какая даль, что это ты выдумал? Я живу за милю отсюда, в Вульке... Как только паненка поправится, я отошлю тебе жену, а пока нужно, чтобы за больной ходил человек, к которому она привыкла.

- В Вульке? Это в усадьбе, что ли? - спросил Заяц.

- Да, в усадьбе.

- Ну, а как же я тут один останусь? Смилуйтесь, пани...

Дама вынула кошелек.

- На вот тебе пять рублей. А жене дам двадцать... и даже больше, если будет хорошо ухаживать за больной. Ребенку на новом месте было бы тоскливо среди незнакомых... А когда пан приедет, он велит вам тут выстроить дом получше и жалованья прибавит, будете обеспечены до конца жизни.

Заяц слушал и поглядывал то на пятирублевку, то на пани. Потом сказал жене:

- Ну, собирайся, Ягна! Не слышишь, что пани говорит?

Жене Зайца усадьба в Вульке и обещания пани тоже показались такими заманчивыми, что она тотчас побежала в дом, перерыла весь сундук и через несколько минут вышла разодетая как на храмовой праздник, не забыла даже бусы надеть. Башмаки она несла в руках.

- Почему не обулась? - спросила пани.

- И правда! - шепотом ответила баба и напялила громадные башмаки на свои красные босые ноги.

Коляска подъехала к дому. Ягна взяла Анельку на руки, как малого ребенка, и уложила на сиденье в углу коляски, сама же заняла место впереди. Рядом с Анелькой села пани, а Юзек был уже на козлах.

Экипаж двинулся шагом.

- Ну, будь здоров! - сказала пани Зайцу, который стоял как приговоренный к смерти.

А жена даже не простилась с ним. Он и сам был так озабочен и растерян, что забыл об этой формальности, а Ягна была всецело поглощена тем, что едет в карете, запряженной четверкой лошадей. Она так осмелела, что, прикажи ей сейчас муж остаться дома, она не послушалась бы его, хотя бы ей по возвращении грозила за это взбучка.

Однако мужу и в голову не пришло противиться приказу вельможной пани, как ни тяжело было у него на душе. Шагал бедняга позади, шагах в двадцати за экипажем, смотрел издали на жену, как на икону, и знаками показывал ей, как сильно он огорчен: то разводил руками, то ломал их, сжимал кулаки и, наконец, начал рвать на себе волосы.

- Ой, да отстань ты! - крикнула жена, рассердившись.

- Что такое? - спросила пани, удивленная этим неожиданным выкриком.

- Да вот бежит за каретой, как теленок за коровой, и волосы на себе рвет... Спятил, что ли?

Пани обернулась к Зайцу и, увидев часть его пантомимы, сказала:

- Ну, если уж ты так убиваешься, то лучше не жди, пока жена вернется, а сам приходи в Вульку.

- А когда приходить, пани?

- Когда хочешь.